Серж Запольский - Достояние Англии. Книга 1. Тайна испанского манускрипта

Все Антильские острова, Большие и Малые, гористы и значительно возвышаются над уровнем моря. Багамские острова этого региона образованы коралловыми рифами. Многочисленные бухты всех островов являются удобными гаванями, многие острова окружены коралловыми рифами и многие носят следы вулканического происхождения.

История Карибского региона началась в 1492 году, когда испанский мореплаватель (родом из Генуи) Христофор Колумб открыл Южную Америку. Нога европейца впервые ступила на острова Карибского моря – остров Хуана (Куба), остров Эспаньола (Гаити) и остров Гуанахани, который был назван Колумбом Сан-Сальвадор. Однако сам первооткрыватель считал эти земли Восточной Азией: окрестностями Китая, Японии или даже Индии. Он был уверен в этом до конца своих дней, ведь искал Колумб кратчайший морской путь из Европы в Индию, богатую золотом и пряностями. Колумб совершил в эти края четыре путешествия: он организовывал их на свои деньги, мечтая стать вице-королём новых земель и надеясь получить от короля титул «главного адмирала моря-океана».

Тяжело больной Колумб умер в Севилье в 1506 году, без обещанных ему привилегий и без денег, истраченных им на товарищей по путешествиям, и современники почти не заметили его смерти. Огромное значение открытий Колумба для Испании было признано лишь в середине XVI века, после завоеваний Мексики, Перу и государств на севере Анд, когда в Европу пошли корабли с золотом и серебром.

С 1502 года началось массовое заселение Антильских островов испанцами, и к середине XVI века коренные жители, – араваки, – вымерли полностью. На Эспаньолу, второй по величине остров Карибского моря, стали завозить рабов с Малых Антильских островов, а также «дикарей» с Кубы, Ямайки и Пуэрто-Рико. Когда коренное население исчезло и там, усилилась охота на рабов в Южной Америке, а затем невольников стали везти из Африки.

Большие Антильские острова всегда были воротами в Америку, и за этот важный стратегический пункт сражались многие мировые державы, а главным образом Великобритания, Испания и Франция.

****

Уже два дня капитана тревожило состояние барометра – он непрерывно падал, и этим нельзя было пренебречь.

Капитан ожидал бури, хотя небо ещё не предвещало этого. Что ураган будет, утверждал и штурман Пендайс, который считался «знатоком погоды». На шхуне были приняты все доступные меры предосторожности: найтовы шлюпок и швартовы* запасного рангоута были удвоены, боковые тали* пушек укреплены, ванты и бакштаги* натянуты, а люки заколочены.

К вечеру опытные матросы ходили по палубе, посматривая вдаль. Они снисходительно объясняли новичкам, что эта длинная зыбь, которой мерно дышало море, и эта томительная, липкая жара, которую излучало небо, и этот грозный вид солнца, которое опускалось в багровую тучу, вздувшуюся в западной части горизонта, грозят вскоре обернуться кошмаром.

В полночь подул ветер. Словно стон пронёсся над морем, и первый удар ветра положил «Архистар» набок, но она быстро выпрямилась. Вскоре ветер стал крепчать, и сила его удвоилась. Треск мачт, щёлканье парусов, качка и скрип переборок шхуны разбудили сквайра и доктора Легга. Они появились на палубе: по небу, которое было ясным и звёздным перед тем, как они разошлись по каютам, теперь летели тучи, полосатые, как шкура тигра.

– Ураган? – коротко спросил капитана сквайр, когда они с доктором пробрались на мостик.

– Ещё нет! Просто зюйд-остовый шквалистый ветер! Предвестник шторма! – прокричал капитан. – Джентльмены! Вам лучше уйти в свои каюты! Волны уже хлещут через борт! Во-первых, это приказ. А во-вторых!.. Я вас умоляю!

Доктор, как бывалый моряк, который привык, томясь неизвестностью, пережидать опасности в каюте, качаясь, двинулся к себе, а мистер Трелони заявил со всей решительностью:

– Я ни за что не пойду, капитан! Лучше я умру на воздухе! В каюте я задыхаюсь!

Его одели в просмоленную куртку и штаны и привязали к пиллерсу, и теперь он стоял позади капитана.

К часу ночи ветер стал яростней. Он бешено свистел в снастях, которые с шумом двигались по своим желобам. Тросы пели, словно их приводил в звучание гигантский смычок, паруса оглушающе хлопали, как пушечные выстрелы, а блоки бились друг о друга. В этой какофонии звуков капитан и штурман Пендайс переговаривались, как все настоящие моряки – жестами. Страшные волны уже шли на шхуну, и она взлетала подобно морской птице на их пенные гребни, которые срывались перед бушпритом и проносились над топами мачт. Чуть позже валы стали заслонять небо и с буйной силой обрушиваться на палубу.

Чтобы выстоять под напором ветра, который отчаянно трепал шхуну, нужно было лечь в дрейф и развернуть корабль носом по ветру. Тогда шхуна, дрейфуя под зарифленным марселем, малым стакселем на носу и штормовым стакселем на корме, смогла бы справиться с бурей.

Мистер Трелони и представить себе не мог, что можно действовать так умело и проворно: силуэты матросов сразу терялись в ревущей тьме, руки и ноги их едва касались выбленок, так быстро они выполняли команды капитана. Шестеро во главе с боцманом меняли бизань на штормовой стаксель – треугольный кусок очень плотной парусины. Четверо карабкались на ванты фок-мачты, чтобы взять рифы на марселе.

Описав дугу, «Архистар» понеслась к надвигающимся валам боком, как верховая лошадь. Она накренилась, замерла и стала подниматься, тяжело и бесконечно, куда-то вверх, вверх, прямо в небо.

Мистер Трелони даже не увидел, а скорее почувствовал, что сбоку от него, изгибаясь где-то высоко над мачтами, вздымается стена воды. Эта гигантская стена загородила шхуну от ветра, на минуту всё стихло, и это было ошеломляющее затишье – вдруг, посреди окружающего ужаса. Шхуна выпрямилась, замерла в абсолютном покое, а затем качнулась навстречу обрушившейся на неё стремнине. Мистер Трелони закрыл глаза и приготовился к удару. Океан воды рухнул на него, стал рвать от пиллерса, чтобы утянуть за собою, ослепшего, оглушённого и задохнувшегося. Когда он кое-как оправился от этого удара, с другого борта его добил новый вал…

Очнулся он от ревущего ветра, и понял, что ещё жив. Этот мощный ветер, состоящий из дождя и туманной мути, настолько был плотен, что сквайр был вынужден отворачивать голову в сторону и прикрывать ладонью рот, чтобы дышать. «Ни одни паруса, – думал он, – ни одни паруса, даже сделанные из самого лучшего полотна в мире, никакая ткань на свете не сможет противостоять такому неистовству. Просто чудо, что на корабле ещё целы паруса и мачты!»

Тут какой-то парус сорвало, и он, затрепетав, умчался прочь, словно гигантский белый альбатрос. Шхуну ужасающе кренило то на один бок, то на другой, мачты каждую минуту грозили переломиться у своих гнёзд. Когда же шхуна падала в огромные чёрные провалы, зияющие между волнами, сквайру становилось страшно, что она уже никогда не выберется оттуда. Ему казалось, что ещё чуть-чуть – и швы корпуса шхуны начнут расходиться, и в них хлынут разъярённые волны.