Роман Добрый - Путилин и Петербургский Джек-потрошитель

Соня Блумштейн, гениальная «мастерица», громко расхохоталась.

— О, не уверяй меня в любви своей, мой пылкий возлюбленный. Ты с такой жадностью смотришь на мои… карманы, что я вполне уверовала в твою любовь… к золоту.

И, быстро оборотясь к нему, она с силой ударила его по щеке.

— Сонька! — заскрипел он зубами. — Ты… ты с ума сошла?!

— Мне все известно, дорогой мой: и твоя подлая трусость, и твоя ненасытная алчность, и твоя неверность мне. Да, да, не лги! Молчи! Не отпирайся! О, я знаю все, недаром я — великая еврейка, недаром я — Сонька Блумштейн — «Золотая Ручка». Но помни, тебе это даром не пройдет! В то время, когда рискуя жизнью, свободой, я делаю мои блестящие дела, ты изменяешь мне с первой смазливой рожицей «из наших»? Так, так. Стой!

Кучер осадил лошадей.

— Что ты? Где мы останавливаемся? Ведь до нашего помещения еще далеко! — испуганно воскликнул франт-еврей.

— Дурак! — злобно прохрипела «Золотая Ручка». — Если вы, получив мою телеграмму, не додумались прислать за мной своей кареты, так надо же исправлять вашу ошибку. Вылезай!

Они вышли оба из кареты.

— Получи, голубчик! — протянула знаменитая мошенница-убийца кучеру щедрую плату.

И вошла в подъезд шикарного дома.

Оттуда, когда карета отъехала, она быстро вышла и наняла извозчика.

На Екатерингофском проспекте неподалеку от одной из Подъяческих улиц извозчик остановился.

Вот и эта короткая улица — одна из артерий старого еврейского гетто.

«Золотых дел мастер Л. Финкельзон» — скромно гласила вывеска. Этаж, еще этаж, третий, четвертый… Звонок, переливчатый, дребезжащий внутреннего медного колокольчика. И вслед за ним почти сейчас же открылась дверь.

— Вы?! «Великая Соня»! — раздался радостный возглас.

Толстая женщина бросилась к прибывшей звезде преступного мира.

— Ладно. Оставьте ваши нежности, Розалия Абрамовна! — резко произнесла Сонька Блумштейн, отстраняя хозяйку квартиры. — Великолепная Азра у вас?

— Да, — смутилась Розалия Абрамовна.

— Комнату мою! — гневно вырвалось у «Золотой Ручки».

Она вошла в нее, в эту знаменитую комнату, в которой столько раз подводила блестящие результаты своего мошеннического гения, своих изумительных побед.

— Можно к тебе, Сонечка? — вкрадчиво спросил Иозель Котултовский.

— Вон! — прозвучал гневный окрик.

Лихорадочно, поспешно переодевается Сонечка. Свой изысканный дорожный наряд она сменяет на новый. И сейчас же устремляется к потайным карманам.

— Господи! Сколько тут?

Руками, бестрепетно спокойными, она выбрасывает пачку за пачкой кредитные билеты.

— Тысяча… три… шесть… десять… двадцать… Ого!.. Удар! Это удар… бриллиантовый перстень… Какая вода! Какая игра! Сколько каратов в этом солитере?

И алчность профессиональной воровки заглушает на время такую роскошь сердца, как ревность.

Одного только не может заглушить алчность — острого беспокойства, тревоги.

Он, он, «проклятый» Путилин приехал. Она его вот сейчас видела, этого страшного для нее человека. «Но как он "возьмет" меня, когда дело так чисто сработано? Для этого надо быть дьяволом», — успокаивает себя гениальная мошенница.

Успокаивает, а сама все-таки волнуется. Следов нет. А разве мало раскрыл дел великий сыщик, таких, в которых тоже не было следов?

Холодный ужас все усиливается.

Перед ней рисуется страшная картина: поимка, тюрьма, суд, конвойные — и далекая, зловещая каторга, там, в ледяной Сибири, в каких-нибудь мрачных рудниках.

— Бр-р, — содрогается всем своим существом изнеженная Сонька Блумштейн.

— Бежать надо… скрыться… на время след замести, — шепчет великая «Золотая Ручка». — Устала я. Отдохнуть…

И успокоенная этим решением, она вышла из своей комнаты в квартиру.

Это была одна из самых достопримечательных мошеннических квартир Петербурга. Здесь под скромной вывеской золотых дел мастера обделывались дела в такую «оправу», которая могла бы привести в восхищение целую рать сыщиков. Подделка векселей, фабрикация фальшивых паспортов, экспорт «живого товара» очень дорогих марок — все совершалось здесь, в жилище достопочтенного господина Финкельзона.

Весть о преступлении в вагоне Варшавской железной дороги облетела весь Петербург и породила, как это всегда бывает, всевозможные толки и догадки.

Но этого мало. Каким-то непонятным образом фраза Путилина о том, что «он знает, кто убийца» сделалась достоянием ходких газет.

Они, конечно, обрадовались «сенсации» и затрубили на все лады!

«Если господин Путилин знает убийцу, отчего он не желает назвать его?»

«Если господин Путилин, наш знаменитый начальник сыскной полиции, так скоро установил, кто убил несчастного пассажира, то почему он медлит с арестом его?»

Когда я приехал к моему великому другу, я застал его взбешенным до последней степени.

— Экие остолопы, помилуй бог! — гневно вырывалось у него.

— Ты о репортерах, Иван Дмитриевич?

— А то о ком же? И как они пронюхали о моей злосчастной фразе?! Дернула меня нелегкая выпалить ее!

— Личность убитого опознана?

— Да. Сейчас я получил из Вильно телеграмму. Убитый — очень богатый помещик Киршевский.

— И ты, Иван Дмитриевич, действительно знаешь, кто убил несчастного?

— Да, да, да! Знаю, знаю. Как надоели вы все мне с этим!

Путилину подали конверт.

Он наскоро прочел письмо и с веселым смехом подал мне его.

— На, полюбуйся!

«Милостивый государь Иван Дмитриевич! Сейчас из газет узнала, что Вы уже открыли убийцу. Великая "Золотая Ручка" шлет привет и поздравление великому Путилину, но советует ему отказаться от дальнейшего преследования ее, ибо в противном случае звезда русского сыска закатится… в вечность. 3. Р. »

Я захлопал глазами.

— Что, недурно? Нет, каков стиль послания! Положительно, это пахнет не то Купером, не то Майн Ридом: «Соколиное Око приветствует Красную Пантеру». Ха-ха-ха! Вот это мне нравится!

Путилин вмиг изменился.

Куда делись его раздраженность, ворчливость! Он выпрямился, огонь кипучей энергии засверкал в его глазах. Точно полководец перед битвой, услышав первый грохот орудий.

— Она?! Знаменитая Золотая Ручка?

— Она.

— Но как ты сразу, а главное так уверенно мог установить, что ограбление и убийство совершены именно ею?

— Друг мой… Индейцы, как тебе известно, узнают друг друга за версту по запаху, по следам, по массе еле уловимых признаков, неопытному глазу совершенно непонятных. Так вот и я учуял мою талантливую противницу. Она хочет меня оскальпировать… Гм… операция — не из приятных, но… но посмотрим, кто кого победит. Ты знаешь, я страшно люблю иметь дело с людьми равной мне силы.