Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

— О да! — воскликнула она. — Он вами очень гордится.

— Да… Так вот… Я там заболел и вернулся домой, не успев сообщить о своем приезде. Если быть точным, я приехал четырнадцатого, а отец ушел из дома десятого при довольно загадочных обстоятельствах.

Я замолчал в нерешительности. Следовало ли показать ей билеты? Я решил подождать.

— Но куда же он отправился? — живо спросила она.

— Не знаю. Но я прочел о его планах в одном письме… Вы должны были уехать вместе одиннадцатого. Почему же тогда он исчез десятого? Вот что я пытаюсь выяснить.

Франсуаза казалась очень взволнованной, нервно сжимая и разжимая руки.

— Мне кажется, Рауль одумался, — сказала она. — В последний момент он, видимо, понял, что мы оба сошли с ума. Простите. Это сильнее меня.

С трудом сдерживая слезы, женщина поспешно стала искать в сумочке носовой платок.

— Особенно он, — продолжала она. — Сколько я ему ни говорила…

— Давайте вернемся к самому началу, — предложил я. — Отец никогда мне о вас не рассказывал до этого письма. Я ничего не знаю о вашей…

Я запнулся, подыскивая подходящее слово. Не «связь», не «роман»…

— Я ничего не знаю о вашей истории, — закончил я.

— Вы ошибаетесь, — произнесла она твердым голосом. — Мы были помолвлены, но… (ее голос снова дрогнул) это было военное время… этой помолвкой мы хотели взять реванш над всеми лишениями, продовольственными карточками, талонами… И потом, мы были так молоды. Посчитайте! Кроме того, оба беженцы. Разве ваш отец никогда не упоминал о том времени?

— Иногда. Он любил вспоминать о том, как сражался. Мы всегда над этим немного посмеивались.

— Совершенно напрасно. Это правда. Сначала, спасаясь от оккупантов, он несколько месяцев прятался в Бриере. После бомбежек Сен-Назера мы с тетей укрылись в Сен-Жоашеме и с огромным трудом снабжали Рауля провизией. Как только стало возможно, он ушел к партизанам. Затем произошла высадка союзников. Вы слышали о Сен-Назерском кармане?

— Да! А как же!

— Ну вот, Рауль каждую неделю, в любую погоду пробирался туда с риском для жизни, чтобы провести со мной часок.

— Но… можно спросить вас, что…

Она оборвала меня движением руки, смахивавшим на присягу.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, в то время девушки были обязаны себя блюсти. Противозачаточных таблеток еще не было. Вдобавок тетя не спускала с меня глаз. Да и жили мы в атмосфере постоянного возбуждения, где всего было намешано: страх, любовь, желание выжить, нужда и безумное ожидание неясного будущего.

Внезапно я вспомнил о лагерях беженцев и взял ее за руку.

— Прошу вас… Я знаю… Ладно… Война закончилась. Что было дальше?

— Я вернулась домой, в Париж.

Она машинально взялась за свое вязание, подобрала укатившийся клубок шерсти и положила его к себе на колени. Мой взгляд упал на ее обручальное кольцо с бриллиантами. Я продолжал допытываться:

— Затем… мой отец тяжело заболел. Вам это было известно?

Франсуаза долго молчала. Трое всадников проскакали по берегу у самой воды, разбрызгивая пену и вздымая песок. Пляж был окутан голубой дымкой. Теперь она могла говорить. Мы были одни.

— Рауль меня понял, — пробормотала женщина. — Я ему все объяснила.

Мне очень не нравилось, когда Франсуаза говорила: Рауль, как будто она была нашей родственницей, несмотря на то, что…

— На самом деле, — сказал я, — вы не пытались снова с ним встретиться. Почему?

— Вам не кажется, что нет смысла ворошить былое?

— Возможно. Но я расспрашиваю вас исключительно для себя. Кое-что мне неясно… Девушка была по уши влюблена, и вдруг она не подает признаков жизни.

— Неправда. Я писала тете, но безуспешно. А в Париже мне приходилось крутиться. Мы с матерью сидели без денег. Конечно, это была уже не прежняя нищета мрачных военных лет. Скорее наоборот, поскольку все изменилось… как вам сказать? Мы еще нуждались во всем и в то же время — я этого никогда не забуду — жизнь кружила мне голову. Я словно заново родилась и каждый день стремилась к обновлению, махнув рукой на прошлое. Я не пытаюсь оправдываться. Вам не кажется, что обстоятельства влияют на наши чувства? У меня это так… По воле случая я встретила американского солдата Вальтера Хинкля, получившего увольнение. Ну, и вот… Я вышла за него замуж. Он увез меня к себе, в Лонгвью, штат Вашингтон.

— Представляю.

— Как? Вы там бывали?

— Нет. Но если где-то происходит извержение вулкана, землетрясение, наводнение или начинается война, меня тут же мобилизуют. У меня в голове — карта горячих точек. Я наслышан о вашем вулкане и о близлежащей местности.

Я засмеялся, чтобы показать ей, что не воспринимаю наш разговор слишком серьезно. Франсуаза стала миссис Хинкль… Ладно… Разве я сам не способен бросить Ингрид, а ведь она мне небезразлична. Меня беспокоила только судьба отца, и больше ничто на свете.

— Мой муж работал директором целлюлозно-бумажной фабрики, — продолжала она. — Мы были счастливы. Видите… Я ничего от вас не скрываю. Я потеряла мать и не думала больше о Франции.

— У вас не было детей?

— Нет. А затем, в прошлом году, умер мой муж. И как-то так получилось, что я снова стала вспоминать Париж, Геренду и Бриер…

— Может быть, и моего отца?

— Да, но как потерянного друга, свидетеля другой жизни.

— Вы не знали, что он женился и живет в Керрареке?

— Понятия не имела. Поверьте, я решила поехать во Францию не из-за ностальгии. Просто пора было сменить обстановку, как все делают. Времени и денег хватало. Мне очень хотелось попутешествовать. И вот я провела две недели в Париже, а затем сняла комнату в Лa-Боле.

Я лег на спину, скрестив руки на затылке. Я в самом деле страшно устал. Бедный отец! Какая досада! И любовь на фоне всемирного абсурда, что за нелепая шутка! Сколько сердец бьются впустую! Я слышал крики чаек, резвившихся неподалеку и гомонивших, как куры на птичьем дворе.

— В один прекрасный день вы снова его встретили, — сказал я с иронией. — Снова по воле случая.

Опустив глаза, женщина посмотрела на меня с упреком.

— Вы мне не верите. И все же это так: по воле случая. Как-то раз, с утра пораньше, я бродил по рынку… Люблю французские рынки… Там отдыхаешь душой от наших гигантских универсамов, как вы их, называете. Рауль тоже бродил там. Мы столкнулись. Он поклонился мне, извиняясь, и…

— И… что?

— И мы поцеловались среди капусты и салата. Вот так. Сразу… Вскоре нам стало неловко. Целая жизнь пролегла между нами, как пропасть… Потом мы зашли в кафе. Он держал меня за руку. Мы смотрели друг на друга, как раньше, но говорили сегодняшним языком… Это грянуло как взрыв. Мне трудно вам объяснить… Я была потрясена, а Рауль и подавно… Поймите меня правильно… Как он ни старался весьма великодушно затушевать прошлое, я все же оставалась предательницей… Меня не покидало острое чувство вины перед ним, и поэтому я уже не могла его удержать… Понимаете…