Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

— Я сейчас вернусь, — сказала Ирен. — Подождите меня, не звоните пока в комиссариат.

Клери закашлялся и схватился за сигарету. Он затянулся и сел перед аквариумом. Это зрелище успокаивало. Клери смотрел, как рыбки поднимаются на поверхность, мягкими губами хватают пузыри и снова устремляются вниз, плавно пикируя в песок.

Четыре миллиона! Стоимость фермы у Трех Дорог. Ни за что!

Клери ответил сонный голос:

— Похищение? Вы в этом уверены?.. Откуда вы звоните?

— Из замка Ла-Рошетт.

— А где это?

— Ну, между Лавалем и Шато-Гонтье. Да все знают наше поместье! Приезжайте скорее.

— Да… но это так быстро не делается… Вы же понимаете, который теперь час. Я дам знать комиссару.

— Скажите ему, что речь идет о сыне мсье Клери де Бельфон.

— Подождите. Как это пишется?

— Пишите как хотите. Только поторапливайтесь. — Клери раздраженно грохнул трубкой. — Убивать таких надо, — сказал он.

Ирен принесла кофе. Клери сурово посмотрел на жену.

— Мне кажется, я принял правильное решение. И не думайте потом упрекать меня.

— Но… я же ничего не говорю.

— Всегда хорошо действовать заодно с полицией. Да, я знаю, о чем вы подумали. Если бы похитили Патриса, а не Жулиу, я бы не очень спешил ставить власти в известность. Так ведь или нет?

— Пейте, пока горячий, — напомнила Ирен безразличным голосом.

Клери задумчиво прихлебнул кофе.

— В любом случае я отступил, чтобы лучше прыгнуть. Все равно мы были бы вынуждены открыться друзьям. А вы знаете Альбера. Он бы заставил нас предупредить полицию. Но черт побери, да скажите же что-нибудь! Сидите здесь и смотрите на меня, как судья. Я пытаюсь действовать как можно толковее.

Он отдал свою чашку Ирен, и она поставила ее на поднос.

— Это Мария, — сказала она. — Без всяких сомнений, она.

— О! — вскричал Клери. — Я был бы удивлен, если бы вы не приплели сюда Марию. Но Мария здесь совершенно ни при чем.

— Вы ее защищаете?

Клери встал, сжав кулаки. В ярости прошагал до двери гостиной.

— В конце концов, — сказал он, — мне плевать. Думайте, что хотите. Но я запрещаю вам первой говорить о Марии. Когда полицейские будут допрашивать нас, отвечать буду я… Ладно. Я оденусь и пойду к Мофранам и Жюссомам.

Ирен, оставшись одна, налила себе чашечку кофе и, свернувшись, забилась в угол дивана, подобрав под себя ноги. Мария! Жак прав, конечно. Это не могла быть она. Она бы ни за что не спутала детей. Она их слишком хорошо знала. Но как было бы славно отомстить ей. Шлюха! Потаскуха, которой нравилось соблазнять этого несчастного простофилю и, словно гарцуя, играть бедрами и выставлять грудь, когда случалось проходить мимо него. Она была точно в его вкусе — пухлая, черноволосая, с пышной грудью, нахально предлагающая себя. Некрасивая! Больше, чем красивая! Кобыла, порой безумная, как эта Мордашка, любимая лошадь Жака, которую он ни за что не согласится продать. Она заставит его это сделать, потому что потребуется не одна жертва, чтобы раздобыть эти четыре миллиона. Долой всех баб! Если бы Амалия не была кормилицей, без которой не обойдешься, с каким бы удовольствием она выставила ее за дверь, да, и ее тоже. Разве мать может дрыхнуть, когда являются украсть ее дитя?

Бледный свет прочертил полоски вверху окна. Уже день! Ирен взглянула на часы. Скоро пять. Она, должно быть, на несколько минут будто провалилась куда-то и теперь, с затекшими ногами и с горечью во рту, медленно выбиралась из этого почти бессознательного состояния. Не может же полиция так медлить! Она поднялась, споткнулась и удержалась на ногах, схватившись за спинку дивана. Что там делает Жак? Неужели ему так трудно было договориться с Мофранами и Жюссомами?

Она поняла вдруг, что растрепана, помята и постарела от выпавших на ее долю испытаний. Но, помимо всего этого, у нее было ощущение запачканности, грязи, оттого что в доме ее свершилось зло, насилие. Навсегда отныне поселится здесь страх. И при каждом поскрипывании паркета она будет вздрагивать. Услышав шаги мужа в холле, она привела в порядок прическу.

— Они сейчас будут, — сказал он. — Я всем все объяснил. Тут можно не волноваться. Я иду их встречать. Будьте внимательны. Не допустите ни малейшей оплошности. Похитили Патриса. Говорите мало. Вы без сил от обрушившейся на вас беды. Мне не больше вашего нравится этот спектакль, но это необходимо, ради Жулиу.

Машина остановилась перед крыльцом, и Клери побежал открывать дверь.

— Комиссар Маржолен, — представился старший. — А это лейтенант Крессар, из полиции.

Рукопожатия. Шаги. Ирен придумывает себе позу. Взглянув на двух мужчин, здоровающихся с ней, она пытается сориентироваться, пока Клери быстро представляет ей их. Комиссар — ему лет сорок, плохо выбрит… дешевый костюм с отвисшими карманами… запах трубочного табака. Второй — молодой… в очках… густые усы, свисающие каким-то злобным полумесяцем… джинсы и кожаная курточка, вся потрескавшаяся.

— Мы приехали так быстро, как только могли. Итак? Что же произошло на самом деле?

И Клери рассказывает, рассказывает. Комиссар что-то записывает.

— Я бы хотел все осмотреть, — говорит он. — Покажите мне дорогу. И вы, мадам, проследуйте за нами, если это не слишком, просить вас об этом. Итак, вы поднялись по лестнице… Я иду за вами.

— Тише, пожалуйста, — просит Клери. — Ребенок нашей служанки спит.

Делегация проходит через спальню Ирен и идет в детскую. Комиссар крутится возле кроваток.

— Вы, естественно, ни до чего не дотрагивались?

— Ни до чего, — отвечает Клери. — Патрис спал здесь, а Жулиу — там.

— Хорошо. Так вы, мадам, убедились, что обе кроватки пусты.

— Да. Но меня это не встревожило. У Жулиу режутся зубки, а Патрис плохо спит, и я подумала, что Амалия взяла обоих к себе в постель, чтобы они поскорее заснули. Но я все-таки решила это проверить и зашла в спальню к Амалии.

— Надо вам сказать, — перебивает ее Клери, — что наша служанка спит здесь, когда мы уходим, чтобы наш ребенок не оставался один на этаже. Вообще-то она со своим ребенком спит на третьем этаже.

— Ага, вот это важно, — отметил комиссар. — Воры, стало быть, были в курсе. Я могу войти?

— Прошу вас, — сказал Клери. — Амалия здесь. Можете допросить ее.

Оба полицейских остановились на пороге. Комиссар обернулся к Клери.

— Амалия, а как дальше? — шепотом спрашивает он.

— Амалия Перейра.

— Испанка?

— Португалка.

— Гражданство?

— Натурализованная француженка.

Комиссар кивает головой и идет вперед. Амалия сидит на кровати и держит Патриса на коленях.

— Это ваш малыш Жулиу, — говорит комиссар. — Сколько ему?

— Восемь месяцев, — отвечает Амалия, серая от страха.

— В котором часу вы легли?

— В десять. Но Жулиу плакал, из-за зубов, ему было больно.