Луи Байяр - Всевидящее око

– Сомневаюсь, чтобы Огастас считал это «божьим промыслом», – сказал я.

– Бог или дьявол – какая разница? Можно сказать, что Провидение послало ему Сильвейнуса Тайера, и это не будет преувеличением. Нашего Огастаса поставили во главе расследования обстоятельств гибели Лероя Фрая. Ему позволили свободно передвигаться по расположению академии, сообщили все необходимые пароли и отзывы. Огастас получил официальный статус. Он мог говорить с кем угодно. Никто не следил, сидит ли он в гостиничном номере или… набрасывает петлю на шею другой своей жертвы.

Как бы там ни было, но все эти обстоятельства помогали Огастасу играть роль блестящего сыщика, острый нюх которого в сочетании с природным умом способствовали раскрытию… им же самим совершенного преступления.

По прекратил свои кружения. Его глаза блестели, словно рыбья чешуя.

– А в результате его ухищрений участники той, первой, стороны, названной нами «Артемус и Лея», должны были получить вечное клеймо убийц.

– Здесь вы не правы, – с усмешкой бросил я ему. – Ничего вечного не существует. Их забудут, как и всех нас.

До сих пор По разыгрывал спектакль. Для меня. Для себя. Но эти слова заставили его сломать все декорации, порвать все костюмы и, оставив всякие иносказания, броситься на меня. Уверен, он был готов меня ударить, но в последний момент схватился за оружие, которым владел лучше, – за слова. Наклонившись, он прошипел мне прямо в ухо:

– Достаточно, что я их не забуду. Я не забуду, как вы смешали с грязью их имена.

– Они и сами неплохо постарались, – ответил я.

Он отошел и согнул пальцы в кулак, будто и в самом деле собирался меня ударить.

– А еще я не забуду, как вы всех нас дурачили. В особенности меня. Наверное, я был главным дурнем в вашей игре. Так, Лэндор?

– Нет, По. Вы были моей отдушиной. Я понял это с нашей первой встречи в саду Тайера. Вот так, друг мой.

По было нечего на это возразить, и его обвинительная речь утихла сама собой. Он сел на диван, обхватил себя руками и вперился в пространство.

– Странно, что вы ничего не сказали о моих дурных манерах, – воскликнул я. – Я ведь совсем забыл предложить вам промочить горло. Как насчет виски?

Его тело слегка напряглось.

– Неужели вы боитесь, что я вас отравлю? Виски я буду наливать у вас на виду и даже сделаю первый глоток из вашего стаканчика.

– Это уже лишнее, – смущенно ответил По.

Я налил ему «на два пальца», себе – чуть больше. Одновременно я с интересом наблюдал за собой. Удивительного, когда я наливал виски, руки у меня не дрожали, а если и пролилось, то не больше капли.

Я подал ему стаканчик, взял свой, сел и сделал первый глоток. Установилась блаженная тишина. Такая же тишина обволакивала нас в гостиничном номере, когда мы уставали говорить или когда бутылка была почти допита. И тогда мы просто сидели и молчали.

Но сейчас я не мог позволить этой тишине окутать и поглотить нас. Я нарушил ее.

– Сожалею ли я о том, что события приняли такой оборот? Да, сожалею. Хотя вряд ли это подходящее слово.

– Я не нуждаюсь в ваших извинениях, – холодно ответил По.

Он медленно крутил в руке стаканчик, наблюдая игру света в оранжевой жидкости.

– Мне хотелось бы получить ответ на несколько вопросов, – сказал По. – Можете и не отвечать, если не настроены.

– Почему же, отвечу.

По изучающе взглянул на меня. Наверное, прикидывал, как далеко я позволю ему зайти.

– Начну с записки, найденной в руке Фрая. По его мнению, кто послал ему эту записку?

– Разумеется, Пэтси. Он всегда пялил глаза на нее. Конечно, надо было потом забрать у него записку. Но я торопился.

– А корова и овца – ваших рук дело?

– Моих. Я рассудил: у тех двоих мне тоже придется вырезать сердца, чтобы все это выглядело делом рук сатанистов.

– И давало бы вам алиби, – добавил По.

– Да, и давало бы мне алиби. И поскольку я не обладал блестящими хирургическими способностями Артемуса, пришлось вначале поупражняться на несчастных животных.

Я сделал большой глоток и теперь медленно переливал виски изо рта в горло.

– Должен сказать, никакие упражнения на животных не могут до конца подготовить к вырезанию человеческого сердца.

Мне вспомнился звук пилы, вгрызающейся в человеческую плоть. Треск ломающихся костей, густая мертвая кровь. Потом нужно было перерезать все артерии, идущие к этому «мешочку» величиной с кулак. Дело хлопотное и… грязное во всех смыслах.

– Коровье сердце в дровяной ящик Артемуса подбросили тоже вы? – спросил По.

– Да. Но Лея меня перехитрила. Это она подложила пустую бомбу у двери комнаты Артемуса. Обеспечила брату прекрасное алиби.

– И все же вы сумели вырвать у Артемуса признание, а он согласился оговорить себя, чтобы уберечь сестру. Потому вы и не побежали к Хичкоку, а полезли в подземелье один. Вам не требовалась правда. Вам нужны были признания невиновных людей.

– Учтите: если бы я вначале побежал к Хичкоку, то вряд ли сумел бы спасти вас. Не знаю, чем бы закончился этот ритуал, не вмешайся я.

«Возможно, тебя бы бросили умирать в подземелье», – подумал я, но делиться своей мыслью с По не стал.

Он заглянул в почти опустевший стаканчик. Облизал губы. Наверное, думал над моими словами.

– И вы бы допустили, чтобы Артемуса повесили за… ваши преступления?

– Нет, конечно. После того как я расквитался бы со Стоддардом, я бы что-нибудь придумал. Во всяком случае, собирался.

Он допил виски. Я предложил еще, но По, к моему удивлению, отказался. Наверное, не хотел, чтобы хмельные пары туманили ему разум.

– Про Боллинджера вы узнали из дневника Фрая? – спросил он.

– Естественно.

– Значит, все эти листы, которыми вы каждое утро потчевали капитана Хичкока…

– Были настоящей расшифровкой дневниковых записей, – сказал я, упреждая его вопрос. – Просто я кое-что утаивал от него.

– Имена Боллинджера и Стоддарда вы, конечно же, утаили от капитана?

– Да.

– Боллинджер, – повторил По, и тревога мелькнула на его лице. – Он… когда вы… он сознался?

– Да, под принуждением. Фрай тоже сознался. Оба вспомнили ее имя и имя хозяйки дома. Они даже вспомнили, в чем Мати была одета. Они сообщили мне множество подробностей. Единственное, никто из них не выдал своих товарищей. Здесь оба держались до конца.

Я помнил, как они твердили: «Не скажу… не скажу». Я тут же прогнал мысленную картину, не позволив ей развернуться.

– Мне было бы куда легче и проще, если бы я сразу узнал оба имени. Но у них, видите ли, существовало нечто вроде кодекса чести. Впрочем, чему я удивляюсь? У закоренелых преступников тоже есть свой кодекс чести.

Лицо моего гостя помрачнело.

– Только Стоддард, – пробормотал он. – Только Стоддард избежал вашего возмездия.