Луи Байяр - Всевидящее око

«По моей вине», – хотел сказать я, однако не сказал.

Не знаю, поверишь ли ты, читатель, но из всех моих действий, совершенных во имя любви и ненависти, из всех недоконченных дел, о которых я сожалею, это до сих пор ошеломляет меня. Можно сказать, я по собственной глупости спугнул дичь. Найдя в дневнике имя Стоддарда, я допустил крупную промашку – отправился в кадетскую столовую взглянуть на того, кого вскоре намеревался убить. Выслеживая Фрая, я действовал куда осторожнее. Но в этот раз я не сумел скрыть своих чувств. Стоддарду было достаточно встретиться со мной глазами, и он понял, что обречен. Разделить участь Боллинджера он не захотел.

– Вы правы, – сказал я По. – Стоддард сбежал, и у меня нет ни сил, ни желания его преследовать. Я лишь надеюсь, что остаток своей никчемной жизни он проведет, постоянно озираясь и вздрагивая при каждом стуке в дверь.

Мой гость смотрел на меня. Наверное, пытался увидеть черты того человека, с которым когда-то вел долгие беседы.

– Они поступили ужасно и гадко, – сказал По, отводя взгляд. – Даже не как звери. Гораздо хуже. Но вы, Лэндор… вы же человек закона.

– К дьяволу закон, – спокойно ответил я. – Закон не уберег Мати. Закон не вернет мне ее. Что человеческие законы, что божественные – больше они для меня ничего не значат.

По замахал руками.

– Но ведь после случившегося с вашей дочерью вы могли бы на следующий же день обратиться к командованию Вест-Пойнта. Прямо к Тайеру. Он бы нашел виновных и заставил признаться…

– Я не хотел их признаний. Я хотел их смерти.

По протянул руку за стаканчиком, поднес к губам и, убедившись, что виски выпито, поставил обратно.

– Спасибо, Лэндор, что просветили меня, – тоном благовоспитанного мальчика произнес он. – Если вы не возражаете, я задам еще один, последний, вопрос.

– Задавайте.

Его напряженное молчание подсказывало мне, что мы подошли к некоему рубежу.

Почему в помощники вы выбрали меня? – спросил он. – Я знаю, вам предлагали Другие кандидатуры. Почему вы остановили выбор на мне?

Я взглянул в свой стаканчик. Он тоже почти опустел.

– Не все обладают такой проницательностью, как вы, По. Опасной для меня проницательностью. И тогда я решил сделать вас своим помощником. Пока вы находились под моим влиянием, вы не видели правды.

Он кивал в такт моим словам, и его подбородок с каждым разом опускался все ниже.

– А что теперь, когда я пусть запоздало, но все-таки увидел правду?

– Остальное зависит от вас. Раз вы явились сюда один, думаю, вы еще никому не рассказали о своих открытиях.

– Даже если бы и рассказал, – угрюмо буркнул По. – Вы слишком умело замели следы. Чем я докажу вашу вину? Парой записок, которые мог написать кто угодно? Стихотворением, похожим на поэтический бред?

Лист со стихотворением все еще лежал на столе, весь в складках, с утолщенными начальными буквами. Я осторожно коснулся краешка бумаги.

– Простите, если я тогда обидел вас своим поспешным суждением, – сказал я парню. – Уверен, Мати бы понравилось.

По горько рассмеялся.

– Ей не могло не понравиться, – сказал он. – Ведь это ее стихотворение.

Я тоже улыбнулся.

– Знаете, По, я очень часто жалел, что на том балу она не встретила вас. Она ведь тоже любила Байрона. Вы бы нашли с ней общий язык. Правда, вы могли ее замучить своими разговорами, но это была бы единственная грозившая ей опасность. И кто знает? У нас могла бы получиться неплохая семья.

– А получилось…

Он не договорил.

– Да, – почти прошептал я.

Руки По были прижаты ко лбу. Из полуоткрытого рта вырвался вздох, больше похожий на стон.

– Лэндор, зачем вы так изощренно разбиваете мне сердце?

Я отодвинул пустой стаканчик и встал.

– Так отомстите мне, – сказал я.

Я ощущал на себе его глаза, когда шел к мраморной вазе и вынимал из нее старое кремневое ружье. Мои пальцы смахнули пыль с гладкого ствола.

По хотел было встать, но снова сел.

– Оно ведь не заряжено, – опасливо косясь на меня, сказал он. – Вы тогда говорили, из него можно только пошуметь.

– Я немного пограбил вест-пойнтский арсенал. Теперь внутри не только порох. Рад сообщить, что это ружье до сих пор стреляет. И неплохо стреляет.

Я протянул По ружье, будто вручал подарок.

– Окажите мне услугу.

Его глаза начали расширяться, грозя вылезти из орбит.

– Лэндор, вы что задумали?

– Представим, что это дуэль.

– Нет!

– Обещаю вам, я буду стоять не шелохнувшись. Вы обязательно попадете. А когда все будет кончено, вы просто сунете ружье обратно в вазу, закроете дверь и спокойно уйдете.

– Нет, Лэндор!

Я опустил ствол ружья и через силу улыбнулся.

– Вся штука в том, друг мой, что я не хочу отправиться на виселицу. Я вдоволь насмотрелся, как вешают преступников. Палачи редко умеют быстро выбить скамейку из-под ног. Петля часто соскальзывает и не успевает сломать шею. Некоторые часами висят в жутких мучениях, ожидая смерти. Если такое же уготовано и мне, я уж лучше… Я вновь протянул ему ружье.

– Я прошу вас о последнем одолжении.

По стоял в нескольких футах от меня, водя пальцами по шомполу, укрепленному под стволом… Чувствуя, что я жду его ответа, он медленно покачал головой.

– Лэндор, это выход для трусов.

– А я и есть трус.

Нет. Мне очень многое не нравится в вас, но вы не трус.

У меня ослаб голос.

– Вы слишком милосердны ко мне, – прошептал я. Не забуду, с какой нежностью этот парень на меня посмотрел. Он очень боялся меня огорчить.

– Простите, Лэндор, но я не ангел, раздающий милосердие. За этим нужно обращаться к другой инстанции.

По дотронулся до моей руки.

Простите меня, Лэндор. Мне очень жаль.

Тяжело ступая, он подхватил свой плащ (все с той же незашитой дырой на правом плече) и направился к двери. Там он обернулся и еще раз взглянул на меня и на мое бесполезное кремневое ружье.

– Я навсегда запомню…

Он осекся. Он, с такой легкостью игравший словами, сейчас не знал, что сказать.

– Прощайте, Лэндор.

Это были последние слова, которые я услышал от кадета четвертого класса По. Больше мы с ним не встречались.

Декабрь 1830 – апрель 1831

Что мне скрывать, читатель? Я и впрямь оказался трусом. Иначе я бы свел счеты с жизнью сразу же после ухода По. Древние греки и римляне не цеплялись так за эту бренную жизнь и, едва что-то начинало угрожать их чести, тут же кончали с собой. А я не смог.

И тогда я начал раздумывать о возможных причинах. Наверное, кроме моего малодушия была еще какая-то причина, не позволившая мне уйти из жизни. Постепенно у меня возник замысел изложить все на бумаге. Оставить документальную запись своих преступлений, которая когда-нибудь ляжет на весы правосудия.