Луи Байяр - Всевидящее око

Он проснулся минут через двадцать. Сел, потирая заспанные глаза, затем сонно улыбнулся.

– Вы спали? – спросил я.

– Нет, я думал.

– О чем, если не секрет?

– О том, как было бы здорово убраться из этого ада. Втроем: вы, я и Лея.

– А зачем?

– Нас здесь ничто больше не держит. У меня симпатий к академии не больше, чем у вас.

– А Лея?

– Она последует за своей любовью. Я в этом не сомневаюсь.

Я промолчал. Не мог же я ему сказать, что и сам не раз подумывал оставить Вест-Пойнт. С тех пор как я нашел на стенке его кофра портрет Байрона, я понял: парень избрал себе не ту стезю. В другом месте сумели бы оценить его способности.

– И куда, по-вашему, нам стоило бы отправиться?

– В Венецию.

Я удивленно вскинул брови.

– Пожалуй, лучше места не сыщешь, – продолжал По. – Там понимают поэтов. А если вы не поэт, атмосфера города сделает вас таковым. Клянусь вам, Лэндор, меньше чем через полгода вы будете сочинять сонеты в духе Петрарки и писать белым стихом целые поэмы.

– Мне бы хватило тенистого лимонного дерева.

По стал мерить шагами комнату, развивая свой замысел.

– Мы бы с Леей поженились – там бы нам ничего не мешало. Мы бы все поселились в каком-нибудь старом доме вроде тех обветшалых особняков, что стоят в парижском предместье Сен-Жермен. Мы бы великолепно жили втроем, отгородившись ставнями от внешнего мира. Мы бы читали, писали и, конечно же, постоянно о чем-нибудь говорили. Мы бы стали порождениями Ночи. Представляете, Лэндор?

– Мрачноватая картина, – сказал я.

– Не думайте, что предлагаю вам сделаться абсолютным затворником. Если бы вам стало скучно, вы бы вспомнили свое прежнее ремесло. В Венеции тоже хватает преступлений, но даже в них есть поэзия, есть страсть. Американские преступления ужасающе анатомичны.

По решительно стиснул пальцы.

– Да, Лэндор, мы должны убраться отсюда!

– А как же наше расследование? – напомнил ему я. Мне казалось, ему будет неприятно это напоминание.

Но нет, По не утратил интереса к расследованию. Он с жадностью расспрашивал меня, видел ли я тело Боллинджера и как оно выглядит.

Я ответил, что видел тело всего один раз. Ледяной панцирь, под которым оно провисело несколько часов, существенно замедлил разложение. Кожа едва начала приобретать голубоватый оттенок. Если не отворачивать простыню ниже головы, можно было бы сказать, что это обычный покойник, скончавшийся от какой-то болезни. А если отвернуть… те же следы, что и на теле Фрая. След от веревки еще глубже врезался в шею, а рана на груди была еще безобразнее. И конечно – черная корка запекшейся крови в промежности, которую почти полностью закрывал набрякший пенис. Посмертная кастрация Боллинджера не была случайным варварством. Совершивший ее наверняка имел какие-то личные причины.

С 4 по 5 декабря

Всю неделю капитан Хичкок донимал меня расспросами о дневнике Лероя Фрая. Удалось ли мне обнаружить там что-то важное? Может, я натолкнулся на подозрительные имена? Может, в расследовании обозначилось новое направление? И вообще, нашел ли я там хоть что-то, заслуживающее внимания?

Ради спокойствия Хичкока я каждое утро приносил ему листы с расшифрованными записями.

– Вот очередная порция моей работы, капитан, – бодрым голосом сообщал я, выкладывая листы ему на стол.

Забыв обо мне, Хичкок тут же набрасывался на записи. Он не переставал верить, что сегодня в его руках наконец-то окажется ключ к обстоятельствам убийства Фрая. Но его вновь ждали уже знакомые сетования на порядки в академии, ностальгические воспоминания о родном доме, описания пустячных событий и плотских желаний покойного кадета. Я искренне сочувствовал капитану. Фрай писал то, что думал. А сколько кадетов думают похожим образом, хотя и не ведут дневников? Представляю, каково было Хичкоку сознавать, что их с Тайером усилия и старания преподавателей академии оставляют весьма скромный след в кадетских мозгах.

В субботу вечером По не пришел ко мне. Наверное, его организм все-таки потребовал сна. Особенно перед снегопадом. Снег повалил около одиннадцати. Он падал крупными хлопьями, торопясь покрыть землю. Если я куда-нибудь и высунул бы нос в такую метель, то лишь ради встречи с Пэтси. Но вестей от нее я не получал. Честно сказать, я не слишком тосковал. У меня имелся достаточный запас выпивки, хорошего табака, пищи и дров. Я вполне мог бы безвылазно просидеть в номере несколько дней, если б не приглашение, полученное воскресным утром.

Дорогой мистер Лэндор!

Надеюсь, вы простите меня за то, что не отправила вам это приглашение раньше, и соблаговолите почтить своим присутствием наше скромное жилище, придя к шести часам вечера на обед. Смерть мистера Боллинджера повергла наш маленький счастливый клан в гнетущее состояние. Ваше общество явится желанным лучом солнца. Только не огорчайте нас отказом!

С искренней надеждой

миссис Маркис.

Признаюсь тебе, читатель, приглашения в дом Маркисов я ждал давно – с того самого дня, когда встретил доктора и его жену в саду Костюшко. Времени прошло достаточно, и я решил, что миссис Маркис либо забыла о своих словах, либо раздумала меня приглашать. И вот теперь эта записка. Разве откажешься от возможности понаблюдать за Артему сом в «родных пенатах» (как выразился бы По) и увидеть такое, чего никогда не увидишь в стенах академии?

Разумеется, я принял приглашение. Без четверти шесть, когда я уже натягивал сапоги, послышался знакомый стук в дверь. Конечно же, это был По. Весь мокрый от снега, с такими же мокрыми, прилипшими ко лбу волосами. Он молча вручил мне очередной коричневый пакет и быстро удалился. Если бы не великолепная акустика коридора, я бы так и не услышал его единственной фразы, произнесенной у самой лестницы:

– Сегодня я пережил самое удивительное приключение.

5 декабря

С первым снегом вас, Лэндор! Какое редкое блаженство – проснуться и увидеть каждое дерево и камень под густым покрывалом снега. А снежинки, словно горсти монет, продолжают падать с хмурых небес. Видели бы вы меня и моих «собратьев по оружию» сегодня утром! Настоящая толпа розовощеких малышей, у которых только что закончились уроки в школе. Кое-кто сразу же вступил в схватку за право первым слепить и бросить снежок. Очень скоро забавная потасовка по накалу страстей стала приближаться к битве при Фермопилах [136]. Только своевременное вмешательство кадетских командиров восстановило хоть какой-то порядок.

Итак, к воскресному богослужению мы явились, щедро глотнув «ледяного супа», а пение гимна «О Ты, сошедший к нам с небес» [137]сопровождалось снежной «манной небесной», падавшей за окнами. Настроение у кадетов было далеко не возвышенное, и лишь немногие, наделенные поэтической восприимчивостью, ощутили… необыкновенную тишину, воцарившуюся за стенами церкви. Всего за ночь наша маленькая академия преобразилась в сказочное королевство, исполненное покоя. Даже грохот кадетских сапог снежная вата превратила в легкое поскрипывание.