Буало-Нарсежак - Солнце в руке. Полное собрание сочинений. Том 11

— Это действительно я, Мареско, и я должен…

Боится продолжить. Пьер прекрасно знает, что ему нужно сделать. Он вроде кошки, которая заранее угадывает, что ее скоро засунут в корзину и отвезут к ветеринару. Но у кошки есть выход — спрятаться под диван, а ему, пожалуй, не избежать встречи с врачом и придется лгать, лгать и обманывать.

Резко вскакивает. Ведь на сегодня у него записано в блокноте: Д-р Барруа, 15.00. Отступать поздно. День уже начался. По меньшей мере его можно прожить от сигареты до сигареты, в бесцельных прогулках — так он пролетит незаметней. А потом оправдываясь: «Знаете, доктор, к вечеру у меня разыгралась мигрень. И столько работы… Нет времени об этом подумать. Но когда мне случается заметить… Вы понимаете… я быстро прохожу мимо, стараюсь забыть…» Лгун, как будто он способен забыть. Напротив, он себе четко представляет и формы и цвета. Они как татуировка в самом укромном уголке его тела. И днем и ночью до того, как… А сегодня — наверняка! Все признаки налицо. Когда он вот так просыпается, выкарабкивается из сна, как из тягучего теста. Он уже прочитал все, что мог, по этому поводу, даже Катехизис: искушение… грех… и даже, тьфу, вожделение. И что? У него только один выход — уступить, не сопротивляться своему желанию. Так! Смотри же. Еще, еще. Да не с таким испуганным выражением лица, а со спокойным, заинтересованным, но не привлекающим внимания. О таком говорят: «А он ничего, очень даже ничего». Ведь все за тобой наблюдают, начиная с продавщицы за прилавком и кончая полицейским, отмеривающим шаги на улице. Верно, думает про себя: «Так я же знаю его, это адвокат. Девочку собирается снять».

Мареско закуривает новую сигарету. Зачем он здесь? Никто и не догадывается… Некоторые находят его странным, ну и пусть! У него полно забот, как личных, так и производственных. Коллеги считают его слишком придирчивым, а секретарша называет «образцово-показательным». Скорее всего зависть и уважение порождают подобное чувство. За дело он всегда берется боязливо, словно опасаясь, что его подзащитные поставят ему в вину, если он не добьется оправдательного приговора. Да он и сам не понимает, как мог выбрать эту профессию: всегда у всех на виду, тогда как хочется быть незаметным. Доктор Барруа уже объяснял, что он одновременно и чувствительный и недоверчивый, импульсивный и осторожный, постоянно раздираемый сомнениями и противоречиями. «Короче говоря, — любит повторять он, — вы вылитый портрет вашей матери». Мареско разделся и регулирует температуру воды. Он любит теплую воду, он вообще любит тепло: в кровати, за столом, на работе. Думает про себя: бедная мать, стоит мне на порог, как она — будь осторожен! Будь внимателен! Ты такой рассеянный. Считает, что знает обо мне все. Никто не знает, даже я. Не говоря о докторе Барруа.

Пьер чувствует себя окончательно проснувшимся после душа. Он чист, надушен, опрятен, на нем ни пятнышка грязи. Решено — сегодня он снова пойдет в универмаг Нувель-Галери. К чему бороться с этим наваждением, от которого сжимается сердце. Проще жить в мире с самим собой. Он тщательно одевается. Костюм серо-голубой. Скромно, но со вкусом. Когда идешь на такой риск, нужно и выглядеть подобающе. Никакого плаща, перекинутого через руку, и вообще ничего в руках — это может вызвать подозрения. Он собран и чувствует себя словно спортсмен перед стартом. Само по себе чувство умиротворения — уже награда. Овчинка стоит выделки.

В гостиной его уже поджидает мать, слушающая последние известия по радио.

— Хорошо спал?

И сразу лицо озабоченное, она внимательно изучает сына, покачивает головой.

— А ты потом… — Пауза. — Придешь обедать? Ты сегодня очень элегантен!

В голосе слышится упрек. Встречайся он с женщиной, она бы первая узнала. Никогда он ничего от нее не скрывал. Мареско искренен не только с ней, но и со всеми. Даже больше — весь как на ладони. Ведь правду говорят, что лучший способ обмана — всегда говорить правду. Он же сказал, что идет в Нувель-Галери купить одеколон и бумагу для писем.

— Ждать к обеду?

— Конечно! Если задержусь, позвоню.

Поцелуй в лоб.

— Хотя бы кофе выпил!

— Спасибо. Забегу в экспресс-бар. Люблю шум, музыку.

И это правда. Ему необходимо толкаться среди людей, продираться сквозь толпу, раздвигая локтями проход, останавливаться, зажатым телами со всех сторон, и тогда… Тогда он сможет спокойно оглядеться направо, налево, осмотреть полки с товарами. Самое опасное — прилавок, у которого находятся два-три покупателя. Они перебирают предметы, колеблются. Здесь следят не за ними, а за их руками, будто они вот-вот готовы схватить давно приглянувшуюся вещь. Не задерживаться. Проследовать с беспечным видом дальше. Но какая захватывающая игра! Ощущаешь себя одновременно и очарованным ребенком, которому хочется получить разом все, и опытным взрослым, который знает все подвохи и западни. Уже половина одиннадцатого. Пора. Утренняя усталость овладевает персоналом магазина, бдительность притупляется. В то время как посетители, наоборот, в эйфории первых покупок. К одиннадцати и возникает первый сигнал — схватить. Мареско входит, вернее, его вносит людской поток. На него сразу же обрушиваются потоки света и выплескивается агрессия громкоговорителей, зазывающих пронзительными голосами посетить те или иные отделы. Тебе кажется, что ты на вокзале или в аэропорту. Громкая музыка, как на ярмарке. Правда, вскоре перестаешь обращать на нее внимание. И людской водоворот подхватывает тебя, кружит и несет, по пути разбиваясь на потоки: на лестницу, к эскалатору. Разделяясь между торговыми рядами на тропинки, как в лесу, которые увлекают тебя в самую чащу. И Мареско плывет по течению, навстречу неожиданностям. Но ни одна деталь не ускользает из поля зрения. Он собран, как хищник, выслеживающий добычу. Таковы правила этой увлекательной и опасной игры: неведомо, какая ждет добыча. Но как только возникает желание — действовать нужно без промедления. Схватить, но не быть схваченным. И каждый раз он умирает и медленно воскресает. Но игра не окончена. Нужно купить какую-нибудь безделушку для отвода глаз и прикрыть ею настоящую добычу. И ты горд, что держишь ее в руках, эту маленькую пленницу, а потом, дома, у тебя есть время полюбоваться ею как следует. Что на этот раз? Пудреница, паркеровская ручка или шкатулочка с секретом? Эти шкатулочки — верх блаженства. Он ищет, ласково ее переворачивая, секретик — на виду у проходящих мимо людей и продавщицы, готовой улыбнуться, стоит только посмотреть в ее сторону этому прилично одетому господину.

Конечно, для начала нужно все разведать, не поддаваясь на первые импульсы еще несозревшего желания. Войти в этот лес, полный дичи, впитать в себя его запахи. Запахи манят, дразнят, увлекают его. Стоп. Здесь. Теперь вдохнуть полной грудью и почувствовать, как в тебе медленно пробуждается желание. Пик наслаждения — схватить и унести. Мареско останавливается у парфюмерного отдела, возле которого в это время, странное дело, мало покупателей. Вытаскивает из кармана пиджака черную кожаную перчатку, натягивает на руку (в эту минуту он смахивает на грабителя перед вскрытием сейфа с кодовым замком). Шевелит пальцами, разглаживает кожу между большим и указательным пальцами, затем поправляет между средним и безымянным. Теперь его рука — точный инструмент и не оставит никаких отпечатков. В нужный момент она, словно ласка, шмыгнет, быстрая, гибкая, ловкая, чтобы схватить — не важно что — и унести и спрятать полузадушенную жертву в норку: левый карман брюк, под носовой платок. Пьер бросает по сторонам равнодушный взгляд. Никто ничего не заметил, а жаль — какая ловкость рук! Возможно, до этого времени добыча его была слишком незначительна! — про себя думает он, подходя к отделу моющих средств. Но если его поймают с такой мелочевкой, то обвинят лишь в мелком воровстве, а попадись он с ценной вещью — это уже считается кража, со всеми вытекающими последствиями. Подобные сомнения всегда возникают у него после содеянного и повергают его в состояние депрессии. Он действует виртуозно, как иллюзионист. Так стоит ли размениваться на мелочь или рискнуть на большее? Он раздираем противоречиями: с одной стороны — мелкое воровство, с другой — крупная кража. И еще он хотел бы, чтобы некто, беспристрастный наблюдатель, смог оценить его искусство. Чтобы он был ему судьей, а не надзирателем и тем более врачом. Нет и нет! А просто незаинтересованным участником ограбления. Ведь самое главное для него не то, что он украл! Главное — охота, момент пленения. Кто сможет понять эмоции, которые его обуревают?