Буало-Нарсежак - Солнце в руке. Полное собрание сочинений. Том 11

— Почему же?

— Деньги! Для таких зрелищ нужен немалый капитал!

— Да-да, понимаю. А вы могли бы показать мне залы, открытые для публики?

— Нет ничего легче! Сейчас переоденусь и пойдем!

Жан-Мари быстро стаскивает с себя комбинезон и надевает выходной костюм. Машинально ощупывает карман. Да, монета на месте. Когда будет время, надо будет подвесить ее на цепочку, чтобы носить на груди. Да ведь она уже начала приносить удачу! Ведь из-за нее он пошел на озеро и встретил там богатого клиента. Теперь наверняка будет выгодный заказ, ведь киношники — это куча народу: секретари, артисты, и у всех — кредит, а потом, они часто приглашают для участия в съемках местных жителей…

— Сюда, пожалуйста.

Они входят в первый зал — просторный, звонкий и очень скудно обставленный.

— Нам еще не удалось до конца стереть все следы войны, — тихим голосом начинает Жан-Мари. — Извините за мой шепот. Маркиза де Кильмер не любит, когда ее беспокоят, а поскольку еще нет восьми часов, она пока спит.

— Но как же в таком случае, — замечает Ван Лоо, — она мирится с вашими постояльцами? Полагаю, они не на цыпочках здесь ходят?

— О, каждый из нас старается все уладить, и никогда у нас не было недоразумений. Вы поймете, когда познакомитесь с ней. Она вам понравится. Сейчас мы идем той самой дорогой, какой прошел Бертран Дю Гесклен, когда штурмом взял замок. Это было в 1354 году. Замок был занят англичанами. Дю Гесклен возглавил небольшой отряд бретонцев. Они вышибли двери и на месте уничтожили большую часть защитников замка… — Они подходят к следующему залу, называемому залом Коннетабля [5] Коннетабль — во Франции с XII века военный советник короля, начальник королевских рыцарей, с XVI века — главнокомандующий армии. . — Следуйте за мной. Да, сюда… Здесь он начал преследовать последних оставшихся в живых англичан. И здесь же маркиз разместил свою коллекцию медалей, украденную в 1940 году… Да! Этот замок не похож на те, что вы видели в долине Лауры — там все пропитано любовными интригами. А этот замок — крепость, через которую не раз прокатилась война…

— Потрясающе! — шепчет голландец, медленным шагом обходя комнату и с почтительным вниманием озирая окружающие его стены.

— Теперь мы входим в зал Оливье де Клиссона — соратника Дю Гесклена. Он отбил замок у Ланкастера в 1373 году.

— А что это такое, возле стены? — спрашивает Ван Лоо.

— Это просто доски. Я собираюсь смастерить витрины, в которых мы выставим рисунки мадемуазель Армели. Подойдите сюда! До войны здесь была знаменитая коллекция старинных настенных и напольных часов. Разумеется, она исчезла. Но мадемуазель Армель — она была хранительницей музея — задумала воссоздать коллекцию хотя бы в виде рисунков и картин.

— Неслыханно!

Ван Лоо останавливается возле серии гравюр. Наклонившись, он долго и восхищенно рассматривает круглые часы, корпус которых выполнен в форме цветов пастельных тонов. На карточке надпись: «Корпус: золото, живопись по эмали. Ла Шо-де-Фон. Середина XVII века». Рядом еще один рисунок часов, на этот раз с корпусом, покрытом эмалью, с изображением пейзажных сценок, напоминающих крохотные картины Ватто.

— Ах, какая прелесть! — восторженно восклицает он. — Часы с двумя крышками! — Он читает: — «Портреты Филиппа IV Испанского и Марии-Анны Австрийской, выполненные с оригиналов Веласкеса. Середина XVII века». Какой талант!

И доверительно сообщает Жану-Мари:

— Это настоящая живопись! Невероятно! И все эти сокровища раньше были выставлены здесь?

— Ну конечно!

— А теперь эта дама воспроизводит их по памяти?

— Ну да… Конечно, она пользуется книгами, альбомами, в которых есть хорошие репродукции.

— Но это же адский труд!

— Она работает уже много лет, — говорит Жан-Мари. — Это ее единственное развлечение.

— И она еще не все нарисовала?

— Ну что вы! Конечно, не все! Судите сами, над одними часами она работает по нескольку месяцев. Вот, посмотрите, например, на эту работу.

— О! Восхитительно! — ахает Ван Лоо и читает надпись: — «Святое Семейство со Святой Анной и Святым Иоанном-Крестителем. С оригинала Рубенса. 1620 года».

Он делает шаг назад, наставляет камеру, но затем опускает ее.

— Корпус круглый, и картинка получится деформированной, — объясняет он. — Жаль. И сколько же будет здесь часов, когда работа закончится?

Жан-Мари задумчиво молчит, а потом заявляет:

— Мне кажется, крестная совсем не хочет, чтобы ее работа закончилась.

— Да она просто Пенелопа! — смеясь, говорит Ван Лоо. — Кого же она ждет — мужа, любовника? О, извините! Кажется, я сказал пошлость…

— В ее жизни никогда не было ни одного мужчины, — холодно отвечает Жан-Мари.

— Сколько же ей лет?

— Она немного старше меня.

Ван Лоо не настаивает. Он готов продолжать осмотр, но в этот момент замечает на паркете какие-то меловые отметки.

— Не наступайте на них, — предупреждает Жан-Мари. — Мой дед на вас за это очень бы рассердился.

— Но почему?

— Эти линии — видите, они идут по всей комнате — отмечают те места, где стояла разграбленная мебель. Когда посетителей водил мой дед, он перед каждым пустым пространством пояснял: «Секретер Людовика XV», или «Часы генерал-интенданта Почтовой службы. 1670 год», или «Английское кресло барона Роберта Ноллза» и так далее, по всей комнате…

— В целом он мог бы своими познаниями потягаться с вашей мадемуазель Армелью?

— Совершенно верно! Но самое интересное — вы не поверите! — было то, что туристы проявляли гораздо больше внимания к этой призрачной мебели, чем к настоящей.

— Удивительно! — соглашается Ван Лоо.

— Если бы мы были богаты, — продолжает Жан-Мари, — мы постарались бы восстановить музей и даже расширить его, потому что дед мечтал открыть здесь зал, посвященный Сопротивлению. Идемте! Мы как раз будем через него проходить. Ему хотелось, чтобы зал открывала большая двустворчатая дверь, огромная, как ворота, а сверху над ней золотыми буквами было бы выложено «Зал Дю Гесклена. Не отступать ни перёд кем!» Это девиз Кильмеров.

— Отличная идея! — одобрительно роняет Ван Лоо.

— У него был готов план, — продолжает Жан-Мари. — Здесь, на стене, должны были висеть карты с отметками об операциях, проведенных группой имени Оливье де Клиссона на западе и партизанским отрядом Леваля и Реана на востоке; крестиками были бы обозначены все диверсии, которые удалось осуществить на вражеских линиях коммуникаций. Между окнами он повесил бы доску с именами добровольцев и партизан, погибших в боях. На дальней стене, в глубине зала, были бы выставлены экспонаты: радиопередатчики, парашюты, военная форма, но особенно — оружие: пулеметы, бомбы — имитация, разумеется, — взрыватели, револьверы, кинжалы и т. д. Дед начал даже их собирать по окрестным фермам, по подвалам и чердакам. Особенно много осталось оружия, брошенного немцами во время бегства. У нас его накопилось четыре ящика, в основном револьверы и парабеллумы. Остается еще третья стена, на которой должно было разместиться все, что имеет отношение к разведке: радиопередатчики и тексты шифровок. Знаете, что-нибудь вроде «Красная Шапочка не боится волка», или «После дождика — солнышко», или «Гусиный жир помогает при ожогах»… Такими надписями можно было исписать целое панно… Мадемуазель Армели даже пришла в голову одна замечательная идея. Можно было бы собрать все эти фразы и издать отдельной книжечкой наподобие поэмы Превера [6] Превер Жак (1900–1977) — французский поэт и сценарист, автор антифашистских поэм. . Она ведь очень образованная, я вам еще не говорил?