Буало-Нарсежак - Солнце в руке. Полное собрание сочинений. Том 11

— Да, вполне возможно… Если будет время!..

Кларье терпеть не может, когда кто-то так нахально вмешивается в его расследование, и поэтому тут же добавляет достаточно сухо:

— Сперва я хотел бы поговорить с Кэррингтоном, а также с его дочерью.

— Как раз сейчас вы их обоих и найдете. Они вечно ссорятся, но завтракать привыкли вместе. По утрам Кэррингтон проверяет протез Мод. Хорошо ли держится? Не болит ли? Где? Как культя?

— А откуда это вам известно, доктор?

— Так она же сама мне об этом и рассказывала. Мод для отца что-то вроде манекенщицы. Он заставляет ее ходить взад-вперед, поворачиваться, садиться, вставать. «А ну-ка, постой прямо. Перестань гримасничать! Аргу — осел, каких свет ни видывал. Сразу видно, что трет правое бедро…» Извините меня, комиссар! Это смех через силу. А кто увидит, натирает бедро или нет, если никто, насколько я знаю, кроме ее отца да еще, возможно, Аргу, не заглядывал к ней под юбку! Все эти мази и порошки, что изобретает сердяга Аргу, Мод испытывает на себе. Ну и троица, умора сплошная! Таких параноиков еще свет не видывал!.. И он еще возглавляет заведение, цель которого борьба с болью! Хоть стой, хоть падай! Только вы, комиссар, переждите немного, прежде чем его расспрашивать. Дайте время Кэррингтону оправиться от столь жестокого удара.

— А вы подарили бонсаи Мод?

— Времени не нашлось. Вместе сходим. Если у меня комната — бордель, то у Мод, сами убедитесь, настоящая келья. Келья монастыря кармелиток. На это стоит посмотреть. А потом пообедаем в столовой. До скорой встречи!

После ухода доктора Мелвилля Кларье долго стоял неподвижно и, покусывая губы, тупо смотрел на пустую кровать. Мало-помалу он начинал разбираться в загадках клиники Кэррингтона, узнавать ее обитателей, с их недомолвками, секретами, скрытыми душевными ранами. Откровения Аргу объясняли молчание Кэррингтона, а внешне непринужденный треп Мелвилля рисовал несколько зыбкую и в то же время тревожную картину красивого здания с темными углами.

Да, прежде всего ему следует узнать мнение Кэррингтона о случившемся. Кларье пытается сообразить, в какую сторону ему надо идти. Клиника построена в форме звезды, в центре которой находится регистратура, а от нее лучами тянутся коридоры. По правую руку библиотека, комната для приема посетителей, два помещения для проведения различного рода консультаций, радиоузел и наконец палаты для ходячих больных. Это у нас коридор А. Коридор Б, также отходящий от регистратуры, занимал доктор Мелвилль: смотровая, архив, палаты… Кларье не в силах запомнить план клиники… Коридор В, коридор Г… Короче, проектировщики так заботились об удобстве ориентирования, что в результате запутаться здесь столь же легко, как в метро. Квартира Кэррингтона выходит окнами в сад. Значит, нужно держаться направления к парку. По дороге ему встретился больной с рукой на перевязи.

— Где бы я мог найти господина Кэррингтона? — после обмена приветствиями спросил комиссар.

— Идите по коридору до конца, а потом направо. Вы что, новенький? — любопытствует больной, ему явно хочется поболтать. — Что-то я вас раньше не видел в столовой.

— Нет-нет, — поспешно отвечает Кларье. — Я всего лишь посетитель.

— Жаль! — вздыхает в ответ человек. — Тут немного скучновато. Когда боль проходит, делать особенно нечего. Вот и начинаешь пережевывать происшествие, в результате которого ты оказался в клинике. Мне оторвало левую руку по самое плечо. Но до сих пор кажется, будто она на месте. И все подмывает схватиться обеими руками за руль и вывернуть машину! Эта пустота вместо руки постоянно напоминает о том, как меня тогда занесло на дороге… Они вас избавляют от боли и одновременно как бы лишают собеседника, с кем всегда можно было поговорить…

— Извините! — как можно более мягким тоном прерывает его Кларье. — Меня ждут.

И чуть ли не спасается бегством! Внезапно ему отчетливо представляется невыносимая жвачка разговоров между больными. Аргу освобождает от боли. Мелвилль освобождает от навязчивых идей. И в итоге остаются долгие часы, дни, которые нужно как-то убить. А потом возвращение к здоровым людям с двумя руками и ногами, которым неведомо, что такое полурадость, полужизнь. Неужели придется описывать в отчете все свои впечатления? «Все равно ничего не получится!» — думает Кларье, стучась в дверь квартиры Кэррингтона.

Американец явно навеселе. Это чувствуется по его плывущим голубым глазам, они выдают опьянение надежнее любого теста.

— Входите, входите, комиссар. Ну? Как проходит ваше расследование? Садитесь. Выпейте немного кальвадоса. Давайте, расслабьтесь!

— Вам уже сообщили о смерти Антуана?

— Да. Я сожалею. Этого беднягу надо было по частям создавать заново.

— Но вы знаете, что возникли проблемы с капельницей?

Кэррингтон щедро плеснул в бокалы ликер.

— За ваше здоровье, комиссар! — Он, смакуя, покатал вино во рту, подержал на языке и лишь потом как бы нехотя проглотил. — Волшебный напиток! — прошептал он. — Вы говорили мне, кажется, об Антуане? Если учесть его состояние здоровья, на мой взгляд, он избрал наилучшее решение.

— Но, возможно, кто-то помог ему в этом! — откликнулся Кларье.

— Ну и что такого? Смерть ему выпала легкая, а это самое важное. Я предупреждал и Аргу, и молодого Патрика, что они напрасно вселяли в беднягу ложную надежду на улучшение… Наш долг не кормить безнадежных больных сладкими иллюзиями, а, напротив, учить их обходиться без них. Так что можете ни о чем не беспокоиться, комиссар.

— Но у меня есть приказ.

— Ну что же, я позвоню Мишелю. Нечего ему просто так просиживать штаны помощника государственного секретаря. Я ничего не имею лично против вас, мой дорогой друг. Двери центра всегда для вас широко открыты. Но при условии, что в этом здании никогда не прозвучат слова «убийство» или «преступление».

Кларье поднялся с кресла, чувствуя себя слегка не в своей тарелке.

— Я уже почти со всеми успел встретиться, — проговорил он. — Осталось только переговорить с вашей дочерью. Для отчета.

— Я бы предпочел, чтобы ее оставили в покое!

— О, я буду весьма деликатен! После разговора с Мод я подробно расспрошу ночных сиделок и на этом, можно сказать, поставлю точку.

— Тогда чудесно! Просто чудесно! Желаю вам удачи!

— А вы не подскажете, где бы я мог найти мадемуазель Мод?

— У себя, полагаю. Ее комната находится возле лифта. Лифт был сделан специально для нее, но она чаще пользуется лестницей.

— Вот как, а почему?

— Конечно, мне назло! Разве вы не знаете современную молодежь?

«Молодежь? — думает Кларье, поднимаясь по крутой лестнице. — Ничего себе молодежь! Ей как-никак уже тридцать пять лет!»

Комиссар решительно стучит в дверь. У него нет желания долго тянуть резину, но, войдя, он в растерянности замирает в дверях, стараясь скрыть охватившее его удивление. Мод была красивой! Вот уж чего Кларье не ожидал, так не ожидал! Более того, она была очень красивой! Высокая и худющая, по всей видимости, какие-то трудности в физическом развитии, зато сказочная блондинка! Девушка с льняными волосами! Во вкусе Дебюсси. С грустным, нежным взглядом, но взирающим на все свысока. Кларье едва сдержался, чтобы не вскрикнуть, когда заметил, что Мод была на костылях! Там, где при движении должен вырисовываться контур ноги, плавно развевались складки платья, и он тотчас понял: Мод отказывается носить разработанный Кэррингтоном протез. Тем самым она как бы мстит отцу, мстит даже тогда, когда остается одна. Ее выбор — жалкая пара костылей! Женщина, одетая в простое черное платье (ей, видно, приходится немало заниматься домашним хозяйством), тяжело раскачиваясь на костылях, прошлась по комнате.