Буало-Нарсежак - Солнце в руке. Полное собрание сочинений. Том 11

— Входите, господин комиссар. Я вас ждала.

Мод указывает ему на стул, приглашая сесть, но Кларье вдруг с испугом понимает, что, если он согласится, ей придется устроиться на соседнем стуле, а значит, отважиться выполнить на его глазах уродливое, унизительное и, по всей видимости, болезненное упражнение: приседание на одной ноге! И он невольно протягивает ей руки, желая помочь.

— Спасибо, — сухо бросает она в ответ.

И быстро садится сама. Как-то очень естественно. Чуть менее ловко она расправляет подол платья, и Кларье невольно бросает взгляд на ее единственную ногу в дешевом сером нейлоновом чулке. Мод терпеливо ждет, когда он заговорит.

— Вы, конечно, знаете об анонимных письмах? — начинает Кларье.

— Разумеется.

— А господин Кэррингтон их получал?

— Два.

— А вы?

— Тоже два.

— Вы не могли бы их мне показать?

— Я их разорвала.

— А вы помните их содержание?

— О, очень даже хорошо! В первом было написано: «Кому вы продаете отрезанные руки-ноги? За них можно выручить неплохие деньги!» Во втором письме примерно то же самое: «С вашими отходами производства, вы могли бы прокормить всех „оборванцев“ города».

Она говорит без всякого заметного волнения, будто повторяет хорошо затверженный урок, и в ее голубых глазах нет ни капли осуждения.

— Но кому вы могли так досадить?

— Да кому угодно, — спокойно отвечает Мод. — Видимо, кому-то очень хочется, чтобы мой отец закрыл центр. Его называют «колоссом на алюминиевых ногах». Нет, тут все ясно. Его попрекают за производство искусственных конечностей.

— А вы, мадемуазель?

— А я тут при чем?

— Но вы ведь тоже связаны с этим.

Кларье указывает пальцем на то место платья, где должна была быть вторая нога. Мод с неожиданной живостью подхватывает костыли и вскакивает.

— Идемте, — зовет она Кларье и ведет его в соседнюю, небольшую и крайне бедно обставленную комнату: диван, кресло, низкий столик; да будь даже подписан приказ об аресте имущества Мод, и то судебный исполнитель не стал бы скорее всего трогать такую нищенскую мебель! Поперек дивана лежит искусственная нога. Мод смотрит на нее с холодной враждебностью.

— Уродливо, ужасно и нелепо! — говорит она, отбрасывая концом костыля протез подальше от себя.

— Зато изобретательно, — замечает Кларье.

Она улыбается и внезапно из мстительной бедной девушки превращается в пламенную, убежденную в своей правоте фанатичку.

— Изобретательно! — повторяет она. — Настолько изобретательно и настолько совершенно, что ломается по меньшей мере раз в месяц. Это, видите ли, самая шикарная и дорогая модель, напичканная всевозможными техническими прибамбасами, до омерзения хрупкими. Это штука сгодится разве что для того, чтобы позабавить миллиардера, окруженного многочисленной челядью, или же чтобы заставить меня позабыть, о том, что я…

Мод замолкает, стискивает нервно зубы то ли от ненависти, то ли от отчаяния, и щеки ее мелко дрожат… Однако ей очень быстро удается взять себя в руки, и она, подняв по очереди оба костыля, продолжает говорить уже гораздо спокойнее:

— Вот моя безотказная модель-вездеход: и не ломается, и продается почти в любой скобяной лавке. Плати несколько десятков франков и получай массу удовольствия!

Кларье возвращается в большую комнату и вдруг замечает на прикрытых ширмами этажерках целый лес карликовых деревьев. Он останавливается перед ними, несказанно обрадовавшись тому, что может перевести разговор на новую и столь приятную тему.

— Это мои дети! — гордо говорит за его спиной Мод.

— И сколько их здесь?

— Пока четырнадцать. Но это более чем достаточно. Даже здоровому садовнику хватит работы на целый день. Ну а таким, как я…

Кларье наклоняется над крошечным, чуть ли не с карандаш, деревом, усыпанным белыми цветами.

— Батюшки! Что это такое? Мне кажется, я узнаю это дерево!

Мод обрадованно хлопает в ладоши, и Кларье невольно думает: «Кто бы мог подумать! Какие там тридцать пять лет!.. Сущая девчонка!»

— А вы догадайтесь! — восклицает девушка. — Сдаетесь? Это яблоня. И на ней вырастут настоящие яблоки.

— А это?

— Можжевельник, и я вижу, ему хочется попить. Потерпи немного, я скоро тобой займусь. А взгляните на мой podocarpus, не правда ли он прекрасен, с его малюсенькими листиками, похожими на детские ладошки? А что вы скажете о японской камелии? А вот это дерево называется ficus neagari. Смотрите, какие корни, прямо как щупальца извиваются, даже немного страшно, правда? А тут у меня бамбуковый уголок. А, вижу-вижу, вам понравилась моя азалия! И, знаете, цветы моих деревьев привлекают пчел точно так же, как и настоящие.

— Потрясающе! — искренне восхищается Кларье.

Мод счастливо вздыхает и нежно гладит клен.

— А сейчас я решила собирать бонсаи настоящих деревьев, таких, как дуб, сосна, вяз. Для контраста. Представляете, дуб величиной с мой палец по соседству с азалией?

— А вам не кажется, что ваше увлечение немного отдает жестокостью? — спрашивает Кларье.

Огорошенная Мод застывает, повиснув на костылях.

— Я никогда не думала об этом, — тихо признается она, но тут же, стукнув костылями об пол, восклицает: — Вы просто не понимаете. Они нуждаются во мне! Они меня любят. Я это хорошо знаю.

— Простите меня ради Бога! Действительно, брякнул какую-то глупость, не подумав! — торопится сказать комиссар. — Однако у меня по ходу возник еще один вопрос. Каковы ваши отношения с окружающими? Что касается господина Кэррингтона, то я вроде бы в курсе. Ну а, допустим, с доктором Аргу?

— Ну что я вам могу сказать… Он мне предан всей душой. Это во многом из-за меня он так старается придумать свое болеутоляющее средство, мечтает полностью избавить меня от болей.

— А с доктором Мелвиллем?

— С Патриком? Мы с ним хорошие друзья.

— Не более?

— Как это — не более? Да вы посмотрите на меня! Они ампутируют ногу, даже не думая о том, что заодно лишают тебя и смысла жизни. Спросите у любой женщины, у которой отняли грудь, чувствует ли она себя женщиной!

— Успокойтесь, прошу вас! Мне просто хотелось лучше понять взаимоотношения людей в клинике, жизнь в которой до сих пор остается для меня в достаточной мере покрытой густым туманом. А ночные сиделки, вы их хорошо знаете?

— Да, за исключением Вероник, она лишь недавно поступила на работу.

— У вас с ними нормальные отношения?

— Да.

— А с больными?

— Я их стараюсь избегать.

— Вы ведете какую-нибудь политическую деятельность?

Мод садится и обвиняюще наставляет на комиссара костыль.

— Понятно, куда вы клоните! Дочь папаши-миллиардера якшается с красными бригадами. Вам бы статейки в газеты писать, комиссар!

— Это не ответ!

— Должна вас огорчить, но вы попали пальцем в небо! И в первую очередь потому, что мой отец вовсе не такой, каким его изображают. Он добрый. Несчастье в том, что… что… — Она подносит ладонь ко рту, закрывает глаза, долго молчит, а потом шепчет: — Оставьте меня одну, комиссар! Мои отношения с отцом никого не касаются, кроме нас двоих…