Агата Кристи - Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

— Как замечательно быть матерью! Я никак не могу к этому привыкнуть! Иметь своего собственного чудного крошку-мальчика!

Весь красный, Вернон вырывался из ее объятий. Потому что он был вовсе не крошка. Ему было уже три года.

Однажды сразу после подобной сцены он увидел, что в дверях стоит отец и саркастически смотрит на него. Их глаза встретились. Казалось, между ними что-то пробежало: понимание… родственное чувство.

Мамины подруги переговаривались:

— Как жалко, что он не в тебя, Майра. Если бы ему твои волосы!

А Вернона охватило неожиданное чувство гордости. Значит, он похож на отца.

Вернон навсегда запомнил день, когда та американская леди пришла к ним на обед. Начать с того, что об Америке он знал только со слов Няни, а та, как выяснилось позже, путала ее с Австралией.

К десерту он спускался в столовую в благоговейном трепете. Если бы эта леди была у себя дома, она ходила бы вверх ногами. Одного этого было достаточно, чтобы смотреть на нее во все глаза. Но она к тому же как-то странно называла самые простые вещи!

— Какой же он милый! Пойди сюда, голубчик, я принесла тебе коробочку сластей. Бери, угощайся!

Вернон робко подошел, взял подарок. Эта леди явно не знает, о чем говорит. Никакие это не сласти, а «Эдинбургская скала» [11] «Эдинбургская скала» — сорт твердой помадки. .

С ней были два джентльмена, один из них — ее муж. Он сказал:

— Ты узнаешь полкроны [12] Полкроны — монета в два шиллинга шесть пенсов, имевшая хождение до 1971 года. , если увидишь?

Тут же выяснилось, что монетка в полкроны предназначалась ему. Словом, день выдался замечательный.

Вернон никогда особенно не задумывался про свой дом. Знал, что он больше, чем дом викария [13] Викарий — приходский священник в Англиканской церкви. , куда однажды он ходил пить чай, но ему редко доводилось играть с другими детьми или бывать у них дома. Так что в тот день он был просто потрясен.

— Господи, это поразительно! Вам приходилось видеть что-либо подобное? Пятьсот лет, говорите? Фрэнк, ты только послушай. Генрих Восьмой! [14] Генрих Восьмой (1491–1547) — английский король, представитель английского абсолютизма. Как будто слушаешь историю Англии. Говорите, Аббатство еще старее?

Они повсюду ходили, осмотрели длинную картинную галерею, где мужчины на портретах были удивительным образом похожи на Вернона, они глядели с холстов надменно либо с ледяной снисходительностью, а женщины были кроткие, в высоких плоеных [15] Плоеный (устар.) — сделанный ровными складками при помощи особых щипцов. воротниках или с жемчугами в волосах — жены Дейров изо всех сил старались быть кроткими, ведь они выходили замуж за неистовых лордов, которые не знали ни страха, ни жалости, — они теперь одобрительно смотрели на Майру Дейр, последнюю в их ряду.

Из картинной галереи все вышли в квадратный зал, а оттуда в «Нору Священника» [16] «Нора Священника» — убежище священника, потайная комната, обычно в церкви или замке, где укрывались католические священники во времена преследования католиков в Англии. .

Задолго до этого Няня увела Вернона. Но они снова нашли его в саду, он кормил рыбок. Отец ушел в дом за ключами от Аббатства. Гости остались одни.

— Господи, Фрэнк, — сказала американская леди, — это просто замечательно! Столько лет! Передается от отца к сыну. Романтично, сказала бы я, но уж слишком романтично. Столько лет. Фантастика! Как это может быть?

Тут заговорил другой джентльмен. Он был молчун, и Вернону еще не приходилось его слышать. Но тут он разжал губы и произнес одно слово — такое чарующее, такое загадочное, такое великолепное, что Вернон запомнил его на всю жизнь.

— Брамаджем [17] Брамаджем — диалектное название города Бирмингем, а также «дешевая подделка» (в городе Бирмингеме в XVII–XVIII веках чеканились фальшивые монеты и изготовлялись фальшивые драгоценности). ,— сказал джентльмен.

Вернон хотел было спросить, что означает это загадочное слово, но его отвлекли.

Из дома вышла мать. За ее спиной пылал закат — яркая декорация в золотых и красных тонах. На этом фоне Вернон и увидел мать, увидел впервые: восхитительная женщина, с белой кожей и волосами цвета червонного золота, похожая на картинку в книге сказок; вдруг увидел ее как нечто удивительное, удивительное и прекрасное.

Он навсегда запомнил этот момент. Она — его мать, она прекрасна, и он ее любит. Что-то похожее на боль пронзило его грудь, но это была не боль. В голове возник дурманящий гул, как будто гром, и все закончилось на высокой, сладкой ноте, похожей на пение птицы. Удивительный момент.

И с ним связалось магическое слово Брамаджем.

Горничная Винни уезжала. Это произошло совершенно неожиданно. Остальные слуги перешептывались. Винни плакала. Она все плакала и плакала. Няня отправилась к ней, как она это называла, «беседовать», и после этого Винни стала плакать еще сильнее. С Няней творилось что-то ужасное; она казалась еще больше и шире, чем обычно, и еще сильнее шуршала. Вернон знал, что Винни уходит из-за Отца, и воспринял этот факт без особого интереса или любопытства — горничные и раньше уходили из-за Отца.

Мать заперлась у себя в комнате. Она тоже плакала, Вернон слышал из-за двери. Она за ним не посылала, а ему и в голову не пришло зайти к ней. Он даже испытывал некоторое облегчение. Он терпеть не мог звуков плача — всех этих сглатываний, всхлипов, долгого сопения, и все тебе в ухо. Плачущие всегда обнимают тебя. Вернон терпеть не мог этих звуков над ухом. Больше всего в мире он ненавидел неправильные звуки. От них все внутри тебя съеживается, как сухой листок. Вот отчего мистер Грин такой славный — он никогда не издает неправильных звуков.

Винни упаковывала свои коробки. С ней была Няня — уже не столь ужасная, почти обычный человек.

— Пусть это послужит тебе предостережением, моя девочка, — говорила Няня. — На новом месте не позволяй себе ничего такого.

Винни, шмыгнув носом, пробормотала, что ничего такого и не было.

— И больше не будет, смею надеяться, пока я здесь служу, — сказала Няня. — Должна сказать, больше всего тут виноваты твои рыжие волосы. Рыжие — всегда ветреницы, так говорила моя дорогая мамочка. Не скажу, что ты непутевая, но то, что ты сделала, — неприлично. Неприлично — больше я ничего не могу сказать.

И как обычно, после этой фразы у нее нашлось еще многое что сказать. Но Вернон уже не слушал. «Неприлично?» Он знал, что «приличная» говорят про шляпу. Но при чем здесь шляпа?

— Няня, что значит «неприлично»? — спросил он ее в тот же день.

Няня с полным ртом булавок — она кроила Вернону полотняный костюмчик — ответила: