Агата Кристи - Пес смерти. Мисс Марпл рассказывает. Расследует Паркер
 Пайн. Второй гонг

— Теперь, — сказала она не поддающимся описанию голосом, — я готова.

Прошли минуты. Из-за шторы слышалось дыхание Симоны, которое становилось все более тяжелым и затрудненным. Затем дыхание стихло, сменившись стонами. Потом воцарилось молчание. Внезапно оно было прервано стуками тамбурина. Рог был сброшен со стола на пол. Донесся иронический смех. Занавес алькова, казалось, слегка раздвинулся, и в проеме показалась поникшая фигура медиума. Вдруг мадам Экс шумно вздохнула. Струйка тумана вытекала изо рта медиума. Он сгущался и начал постепенно принимать определенные очертания — очертания маленького ребенка.

— Амелия! Моя маленькая Амелия! — хриплым шепотом вскричала мадам Экс.

Туманная фигура продолжала конденсироваться. Рауль не верил своим глазам. Никогда прежде не достигалась столь успешная материализация. Сейчас перед ними несомненно стоял реальный ребенок, настоящий ребенок из плоти и крови.

— Maman! — раздался нежный детский голосок.

— Мое дитя! — вскрикнула мадам Экс. — Мое дитя!

Она приподнялась со своего стула.

— Осторожнее, мадам, — воскликнул Рауль.

Девочка нерешительно прошла сквозь штору. И теперь стояла перед ними, протягивая руки.

— Maman!

— О! — застонала мадам Экс.

Она опять приподнялась со своего места.

— Мадам, — встревожился Рауль, — медиум…

— Я должна коснуться ее, — хриплым голосом твердила мадам Экс.

Она сделала шаг вперед.

— Ради Бога, мадам, не делайте этого! — закричал Рауль. Сейчас он был действительно напуган. — Сядьте немедленно.

— Моя малышка, я должна коснуться ее.

— Мадам, я приказываю вам, сядьте!

Он отчаянно боролся с опутывавшими его веревками, но мадам Экс постаралась от души, он был беспомощен. Ужасное ощущение надвигающейся беды охватило его.

— Именем Господа, призываю, мадам, сядьте! — зарычал он. — Помните о медиуме.

Мадам Экс не обращала на него внимания. Она совершенно преобразилась. Ее лицо сияло экстазом. Ее протянутая рука коснулась маленькой фигурки, которая стояла в просвете занавеса. Женщина-медиум издала мучительный стон.

— Боже мой! — вскинулся Рауль. — Боже мой! Это ужасно. Медиум…

Мадам Экс повернулась к нему с грубым смехом.

— Какое мне дело до вашего медиума? — крикнула она. — Мне нужен мой ребенок!

— Вы сумасшедшая!

— Мое дитя, говорю я вам. Мое! Мое собственное! Моя плоть и кровь! Моя малышка вернулась ко мне с того света, она живая, она дышит…

Рауль разжал губы, но язык не слушался его. Она была ужасна, эта женщина! Безжалостная, дикая, вся поглощенная своей страстью. Губы ребенка раскрылись, и в третий раз разнеслось эхом:

— Maman!

— Подойди ко мне, моя малышка, — звала мадам Экс.

Резким движением она схватила девочку в свои объятия. Из-за занавеса раздался дикий вопль.

— Симона! — кричал Рауль. — Симона!

Он смутно видел мадам Экс, стремительно пронесшуюся мимо него и отперевшую дверь, слышал удаляющиеся вниз по ступеням шаги.

За шторой все еще звучал ужасный пронзительный вопль — ничего похожего Рауль в своей жизни не слышал. Затихая, он перешел в какой-то всхлипывающий звук. Затем из алькова донесся стук падающего тела…

Рауль с маниакальной силой старался освободить себя от пут. В своем неистовстве он сделал невозможное, разорвав зубами веревку. Как только ему удалось встать на ноги, в комнату ворвалась Элиз с криком: «Мадам!».

— Симона! — закричал Рауль.

Вместе они бросились к сцене и отдернули занавес.

Рауль отшатнулся.

— Боже мой! — прошептал он. — Боже мой!.. Какой ужас…

Позади него раздался резкий, вздрагивающий голос Шиз:

— Мадам мертва. Все кончено. Но скажите, мосье, что случилось? Почему мадам так съежилась, почему ее тело уменьшилось вдвое? Что здесь произошло?

— Не знаю, — сказал Рауль.

Его голос перешел в истошный вопль:

— Не знаю! Не знаю! Но чувствую — я схожу с ума… Симона! Симона!

— Уф! — удовлетворенно выдохнул мистер Динсмид и, отступив на шаг, с законной гордостью осмотрел круглый стол.

Отблески пылавшего в камине огня лениво ползали по белоснежной скатерти и, натыкаясь на столовое серебро, превращались в ослепительные вспышки.

— Может… еще что-нибудь? — неуверенно спросила его жена, маленькая увядшая женщина с бесцветным лицом и гладко зачесанными жидкими волосами. Она всегда нервничала.

— Ни в коем случае! — добродушно рявкнул ее муж. — Все уже есть.

Это был крупный мужчина с сутулыми плечами и широким красным лицом, на котором весело поблескивали крохотные поросячьи глазки, почти скрытые буйно разросшимися бровями. На внушительном подбородке мистера Динсмида волосы почему-то расти не желали.

— Может, лимонаду? — чуть слышно пискнула миссис Динсмид.

Ее муж энергично помотал головой.

— Дался тебе этот лимонад. Ты взгляни в окно. Дождь и слякоть. В такую погоду нет ничего лучше, чем чашка горячего чая.

Он игриво подмигнул ей и снова принялся обозревать стол.

— Думаю, добрая яичница, холодная солонина и хлеб с сыром будут в самый раз. Да, именно так я и думаю. Так что ступай, мать, и быстренько приготовь нам ужин. Шарлотта на кухне. Она поможет.

Миссис Динсмид тщательно сложила свое вязание и поднялась.

— А ты заметил, как она повзрослела? — робко поинтересовалась она. — Настоящая красавица!

— Ага! — хмыкнул мистер Динсмид. — Прямо-таки вылитая мамочка. Ладно, ступай-ступай, нечего резину тянуть.

Оставшись один, он принялся прохаживаться по комнате, напевая что-то себе под нос. Выглянув в окно, он пробормотал: «Ну и погодка! Непохоже, чтобы у нас сегодня были гости», — и тоже вышел из комнаты.

Минут через десять вошла миссис Динсмид, неся блюдо с яичницей. Следом за ней появились обе ее дочери с остальной провизией. Шествие замыкали мистер Динсмид и его сын Джонни. Усевшись на свое место, глава семейства привычно забормотал:

— Благодарим Тебя за… и так далее, и тому подобное. И особая благодарность, — неожиданно заключил он, — тому, кто придумал консервы. Хотел бы я знать, что бы мы без них делали, когда мясник забывает доставить в нашу глушь недельный заказ?

Он принялся привычно разделывать солонину.

— Не понимаю, кому вообще пришло в голову строить дом у черта на куличках, — раздраженно заметила одна из дочерей, Магдален. — Немудрено, что мы никого не видим.

— Ага, — жизнерадостно промычал ее отец, — никогошеньки.

— До сих пор не пойму, зачем ты его купил, па, — заметила вторая дочь, Шарлотта.