Агата Кристи - Почему же не Эванс? Убийство в восточном экспрессе. Трагедия в трех актах. Разбитое зеркало

Бобби кивнул.

— Туман. А тут поворот… Ну, до свидания. Огромное спасибо. Мне надо спешить. Вы очень добры.

— Ну что вы, — возразил тот. — На моем месте любой поступил бы так же. Невозможно оставлять беднягу одного… Это было бы как-то не по-божески.

Бобби взбирался по крутой тропе. Очутившись наверху, он помахал незнакомцу и припустился бегом. Чтобы выиграть время, он не стал обходить кругом, а просто перескочил через церковную ограду.

Викарий заметил это из окна ризницы [9] Ризница — помещение при церкви для хранения риз (облачения священника при богослужении) и церковной утвари. и страшно возмутился. Было уже пять минут седьмого, но колокол еще звонил.

Объяснения и взаимные упреки были отложены до окончания службы.

Едва отдышавшись, Бобби занял свое место и принялся со знанием дела включать регистры старого органа. В унисон своим мыслям он заиграл шопеновский похоронный марш [10] Шопен Фредерик (1830–1875) — известный польский композитор. .

Позднее не столько разгневанный, сколько огорченный — и он ясно дал понять это сыну — викарий принялся его распекать.

— Если не можешь сделать что-нибудь как следует, нечего и браться, дорогой мой, — сказал он. — Ты и все твои дружки, похоже, вовсе не имеете понятия о времени, но есть Некто, кого мы не вправе заставлять ждать. Ты сам вызвался играть на органе. Я тебя не принуждал. Но ты человек слабовольный и вместо этого предпочел играть в какую-то там игру…

Бобби подумал, что отца лучше остановить — пока тот не зашел слишком далеко.

— Прости, папа, — сказал он легко и непринужденно — в обычной своей манере. — На сей раз моей вины нет. Я оставался с трупом.

— Оставался с кем?

— С беднягой, который оступился и упал с утеса. Знаешь, это там, где глубокая расселина, у семнадцатой метки на поле для гольфа. Там как раз поднялся легкий туман, и бедолага, должно быть, сделал неверный шаг и оступился.

— О, Господи! Какое несчастье! И что же, он так сразу и умер?

— Нет, не сразу, но он был без сознания. А умер, когда доктор Томас уже ушел. Но я чувствовал, что должен побыть около него… Не мог я дать тягу и бросить его там одного. Но потом появился еще какой-то человек, я оставил его в качестве траурного караула и со всех ног кинулся сюда.

Викарий вздохнул.

— Ох, дорогой мой Бобби, неужто ничто не в силах поколебать твою бесчувственность? Не могу передать, как ты меня огорчаешь. Ты только что столкнулся лицом к лицу со смертью… с внезапной смертью. А тебе все шуточки. Полное, полное равнодушие… Для твоего поколения все… все самое печальное, самое святое — лишь повод повеселиться.

Бобби заерзал на месте.

Что ж, коль отец не может понять, что шутишь только оттого, что из-за случившегося у тебя так гнусно на душе, ну, значит, не может… Такое ведь не объяснишь. Когда имеешь дело со смертью, с трагедией, приходится проявлять выдержку.

Впрочем, этого следовало ожидать. Те, кому уже перевалило за пятьдесят, просто не в состоянии ничего понять. У них обо всем самые диковинные представления.

«Наверно, это из-за войны [11] Имеется в виду Первая мировая война 1914–1918 годов. ,— подумал Бобби, пытаясь оправдать отца. — Она выбила их из колеи, и они так и не смогли оправиться».

Ему и стыдно было за отца, и жаль его.

— Прости, папа, — сказал он, ясно понимая, что объяснения бесполезны.

Викарию и жаль было сына — тот явно был смущен, — и стыдно за него. Мальчик не представляет, сколь серьезна жизнь. Даже его извинение звучит весело — ни следа раскаяния.

Они направились к дому, и каждый изо всех сил старался найти оправдания для другого.

«Хотел бы я знать, когда наконец Бобби подыщет себе какое-нибудь занятие…» — думал викарий.

«Хотел бы я знать, сколько времени еще придется здесь торчать?..» — думал Бобби.

Но, что бы им там ни думалось, отец и сын обожали друг друга.

О том, как события развивались дальше, Бобби не знал. Наутро он уехал в Лондон — встретиться с другом, который стал владельцем гаража и полагал, что участие Бобби в этом предприятии может оказаться весьма полезным.

Они замечательно обо всем договорились, и через два дня Бобби решил возвращаться домой поездом 11.30. Правда, когда он изволил прибыть на Паддингтонский вокзал [12] Паддингтонский вокзал — вокзал в Лондоне, конечная станция Западного района, а также пересадочный узел метрополитена. , часы показывали 11.28 — он кинулся в туннель, выскочил на платформу, — поезд уже тронулся, и тогда Бобби устремился к ближайшему вагону, презрев возмущенные крики контролеров и носильщиков.

Рывком отворив дверь, он рухнул на четвереньки, потом кое-как поднялся… Проворный носильщик захлопнул за ним дверь, и Бобби остался наедине с единственным пассажиром этого купе [13] В английских поездах вход в купе с платформы. .

Это оказалось купе первого класса. В углу, лицом по ходу поезда, сидела смуглая девушка и курила сигарету. В красной юбке, в коротком зеленом жакете и ослепительно ярком голубом берете она, несмотря на некоторое сходство с обезьянкой шарманщика (миндалевидные темные, полные грусти глаза и наморщенный лобик), была, несомненно, привлекательна. Бобби принялся с жаром извиняться и, вдруг запнувшись, воскликнул:

— Франки! Неужели это ты! Тысячу лет тебя не видел.

— И я тебя. Садись, рассказывай.

Бобби усмехнулся.

— У меня билет в другом классе.

— Не важно, разницу я оплачу, — любезно сказала Франки.

— При одной мысли об этом восстает все мое мужское самолюбие, — сказал Бобби. — Как я могу позволить даме платить за меня?

— Кажется, только на это мы теперь и годимся, — сказала Франки.

— Я сам оплачу разницу, — героически вымолвил Бобби, когда в дверях возникла дородная фигура в синей униформе.

— Я все улажу, — сказала Франки.

Она одарила контролера благосклонной улыбкой. Тот поднес руку к козырьку, взял у нее белый картонный билет и прокомпостировал.

— Мистер Джоунз как раз только что заглянул ко мне поболтать, — сказала она. — Это ведь не возбраняется?

— Конечно, ваша милость. Джентльмен, наверно, пробудет тут недолго. — Он тактично кашлянул. — Я приду теперь не раньше Бристоля [14] Бристоль — крупный порт и железнодорожный узел на западном побережье Англии. ,— многозначительно прибавил он.

— Чего не сделает улыбка, — сказал Бобби, когда контролер вышел.

Леди Деруэнт задумчиво покачала головой.

— Не уверена, что дело в улыбке, — возразила она. — Скорее в моем отце: когда он куда-нибудь едет, то непременно раздает всем по пять шиллингов на чай.