Буало-Нарсежак - Разгадка шарады — человек. Полное собрание сочинений. Том 4

Вот так я, поклявшись обо всем забыть, поспешил найти себе новые причины для переживаний. К счастью, самолет летел быстрее, чем вести из Франции. Сразу же по приезде в Сайгон я попал в водоворот бесчисленных дел, и много дней подряд у меня совсем не оставалось времени подумать о себе самом. И вот однажды вечером в гостинице мне попалась на глаза старая, измятая газета, которую я унес к себе в номер, чтобы на досуге без конца перечитывать ту заметку… Дело Жаллю уже превратилось в мелкое происшествие и было наполовину предано забвению. Я узнал, что сестра Жаллю, госпожа Клери, вдова, дала показания полиции и что отныне его самоубийство уже не вызывает сомнений. Газета больше ничего не сообщала своим читателям, но мне она открыла все. Словно яркий свет внезапно вспыхнул у меня в мозгу. Госпожа Клери, вдова! Сестра! Ману! Как мог я быть так слеп и так глуп, чтобы не догадаться обо всем раньше? Ману не была любовницей Жаллю — она была его сестрой. Она могла свободно бывать на вилле в Нейи. Она была здесь и в гостях, и у себя дома, чем и объяснялась ее манера держаться непринужденно и в то же время несколько скованно, что меня так поражало в ней. И в конечном счете именно она наследовала все имущество. Неужели это являлось скрытой пружиной ее интриг? Многое все еще оставалось неясным, но у меня было ощущение, что наконец-то я нащупал истину. И вот, после того, как я так страстно желал обо всем забыть, я уже проклинал работу, поглощавшую все мое время. Будь у меня тогда пара дней, чтобы расслабиться, мне кажется, я бы без труда во всем разобрался. Но я вечно был в дороге, на глазах у людей, сам без конца задавал вопросы и отвечал на те, которые мне задавали другие, втянутый в невероятно сложную игру, которую вели здесь вьетнамцы, американцы и французы, и почти всегда доведенный до одурения усталостью. Да, сестра Жаллю… разумеется, но все это уже дело прошлое… И все же, вытесненные куда-то на задний план моими повседневными заботами, вопросы рождались сами собой… Они возникали передо мной в те минуты, когда я меньше всего этого ждал. Я сидел в баре гостиницы, болтал с кем-то, попивая скотч, и вдруг мне приходило в голову: «Как могла Ману знать заранее, что ее невестка в меня влюбится?..» Но на этот вопрос у меня не находилось ответа. Или же: «Ману никак не могла лететь с нами. Сразу бы открылось, что она ему сестра. Потому-то она и старалась отговорить меня от этой поездки. Ведь на самом деле для нее все было между нами кончено с того дня, когда я принял решение ехать на плотину вместе с Жаллю. Но для чего ей вздумалось меня обманывать, выдавая себя за его жену?» Ответа не было. И все же уверенность мало-помалу крепла во мне и сводила ревность на нет, постепенно подтачивая любовь. Сестра! В самом этом слове было что-то настолько безобидное, что делало Ману неопасной, а тем самым лишало притягательной силы. Ну конечно же она терпеть не могла Клер, а та отвечала ей тем же. Мне вспомнилось, как на плотине Клер отзывалась о сестре мужа с каким-то высокомерным безразличием. А еще я вспомнил внезапный испуг Ману в тот последний наш вечер, когда раздался звонок в дверь. Сестра, обожающая своего брата? Почему бы и нет? Выдающая себя за его жену? Почему бы и нет?.. Это подозрение бросало неожиданный и резкий свет на некоторые страницы в рукописи Ману, а также объясняло ее двусмысленное поведение со мной. Она играла роль неверной жены собственного брата. Я для нее был лишь поводом затеять эту игру. Бедняжка Ману! Она становилась для меня в один ряд со всеми женщинами. Ведь только сейчас я увидел ее в истинном свете. И уже сожалел о Клер…

У меня почти не оставалось времени для угрызений совести, ведь я все же вынужден был принимать участие в вечеринках, танцевать, флиртовать, чтобы не выделяться среди других. Я знакомился с красивыми женщинами. Но ни одна из них не отличалась прямотой и великодушием Клер. Большинство искали скуки ради мимолетного романа и ждали от меня слов, способных поднять их в собственных глазах. Они были всего лишь жестокой добычей. И Ману была им под стать… А я-то не пожелал присмотреться к Клер. Если мне суждено когда-нибудь вновь встретиться с Ману, я брошу ей в лицо свое презрение… Из-за нее я потерял Клер. Ману… Клер… Это смахивало на дешевый романс. Я принялся лелеять в себе надуманные чувства. И, сам не замечая, понемногу начал исцеляться от своей любви. Работа захватывала меня все больше. Она приносила мне глубокое удовлетворение. Постепенно я возвращался к жизни. Настоящее снова интересовало меня, и статьи, которые я писал, сами ложились на бумагу. Ко мне возвращалась способность ощущать смысл и вкус слов. Случалось, я уже целыми днями не вспоминал ни о Ману, ни о Клер. Мне так и не суждено узнать правду? Ничего не поделаешь… Тем не менее, повинуясь какому-то суеверному страху, я продолжал покупать французские газеты и раскрывал их с бьющимся сердцем. Но ни в газетах, ни в письмах, которые я изредка получал, не было ни слова о Ману. И тем более о Клер. Меня попросили провести журналистское расследование в Японии. Я согласился не раздумывая. И вот уже Франция превращалась для меня в край света. Восемь месяцев я провел в Японии. Затем какое-то время прожил в Калькутте. Побывал и в Бомбее… Нарочно прошел по следам Ману. Желал подвергнуть себя испытанию… Но ощутил лишь изысканную грусть путешественника. Отныне я мог не страшиться возвращения во Францию.

А вскоре я уже оказался в Париже, вернулся к своим прежним привычкам и, если бы не необходимость каждый вечер возвращаться домой, совсем забыл бы прошлое. К несчастью, оно все еще таилось в каждом уголке моей квартиры. Воспоминания по-прежнему причиняли мне боль. Поэтому я дал объявление о ее продаже. И вот однажды в мою дверь позвонил бывший секретарь Жаллю. Он скитался по агентствам в поисках жилья. Он долго толковал мне о своих затруднениях, и я заскучал, слушая его. За какие-то несколько мгновений он нарушил мой покой. Мне снова захотелось знать. Я не подавал вида, в надежде, что он и сам сообщит мне что-нибудь интересное о Жаллю. Но он совсем забыл Жаллю. И был полностью поглощен своими жилищными неурядицами. Он был готов согласиться на мои условия, но все же попросил дать ему некоторое время на размышление. Провожая его, я небрежно бросил:

— Совершенно случайно я узнал о смерти Жаллю. Когда это произошло, я находился в Сайгоне. Значит, он покончил с собой?

— Печальная история. Заметьте себе, это и не могло кончиться иначе. Жаллю был в некотором роде игроком. Он все поставил на кон ради этого контракта в Афганистане, ну и… сами понимаете!

— Гибель жены, вероятно, была для него страшным ударом?

— Да. Но дело не только в этом.

— Он был разорен?