К. Попов - Виноватые и правые: Рассказы судебного следователя.

— Это точно, в. в… Мудро вы мыслите; только, может, и со стороны кто-нибудь…

— Да согласитесь: кто может решиться идти сюда, худо за 25 верст, с таким товаром?..

— Точно так. Одному Господу известно… Неисследимы пути Его!

Между тем самовар скипел. Все наше общество разместилось по лавкам и скамьям вокруг стола.

— Мне кажется, батюшка, у вас народ очень суеверен? — спросил я священника.

— Это точно: дикий народ! Как это вы-то, в. в, изволили это усмотреть?

— Да я-то, может быть, и ошибаюсь; но мне показалось, что здесь очень крепко верование в леших.

— Точно так, точно так, в. в.: сами видите, в каком лесу мы живем. Вот наступит вечер, так услышите: как петухи начнут перекликаться. Вон у нас на родине… тоже сторона лесная, а этой нечисти много меньше. Только чего их бояться? Сколько раз своим-то твердил, что именем Господним беси изженут, что перед крестным знамением бежит всякая нечистая сила! Сколько раз себя в пример выставлял: вот как я, говорю, ничего не начинаю не благословясь, так и не страшусь никакого наваждения нечистого. И это точно, в. в., ни разу меня леший не важивал, ни водяного я не видывал. Впрочем, этих водяных у нас почти что нет: Господь избавил… Видали же другие под Пежемской мельницей чертовку… космы расчесывает; однако я не видал, хотя и приводилось проходить мимо и не во благовремении. Раза по два слыхал же, что как будто что-то плещется, да думаю, не рыбешка ли играет… Все это много раз толковал им я, а они, глупые, говорят: ты — поп, так оттого, видно… Вот какой народ здесь, господа почтенные!

— Скажите, пожалуйста, батюшка, что это за слух, будто одна девица здесь лягушками разрешилась?

— Это точно… Мария Чешихина. Это точно случилось… на память Исаакия Далматского. По священству скажу, в. в., это точно было. Я сам и лягуш видел… велел их в бане сожечь… Вот опять скажу, какой здесь народ простой. Сколько раз поучал я: благословляйтесь, когда пьете и едите… и на чашах, из которых пием… так нет! Напилась, глупая, из болота, не осенясь крестом. Я говорил ей, да запирается: я, говорит, перекрестилась. Да меня не обманешь. Однако, господа почтенные, нельзя с них за это и взыскивать: народ простой. Вон у меня и пономарь тоже вздумал было вольнодумствовать. Я говорю, что бывает от этого, и пример привел: у нас на родине этак-то одна девица змею выкинула… Так не верит: давайте, говорит, хоть целое ведро болотной воды, не благословясь, при вас высосу, — а ничего не будет… разве вырвет. Однако я пригрозил: отцу благочинному, говорю, донесу на тебя, так он и язык прикусил. У нас отец благочинный — строгий: он не то, что воду, так и вино пить претит, а паче не в меру и не во благовремении.

— Да он сам пьет, — вмешался становой, — да еще как!

— Это точно, в. б., — ответил батюшка, немного приподнимаясь, — пьет, да не так, как другие грешные… наш брат.

Вот и ныне, в феврале месяце, вызывал он нас со старостой к себе с книгами. Я, говорит, сами видите, пью, да не так: я воздержание знаю. По священству скажу, говорит, отец, что с тех пор, как во иерея рукоположен, не осквернил уст ни словом непотребным, ни козлогласованием бесовским. Другой, говорит, примет малую толику, да и пошел: «Посеяли девки лен!» А по-моему не так, говорит: пой хвалебную!.. Все одно веселие, да не то. Или к боли позовут, говорит… я во всякое время готов: и с трудом, а требу исполню. Я хоть целый штоф выпью, а от дела не прочь… не ленив. Как бы все так пили, так я б и рукой махнул… Вот за это-то я и получил… Тут отец благочинный показал на камилавку.

Мы кончили чай, а обед уж был наготове. — Отец Ликарион отказался от трапезы, так как она была скоромная, и ушел, пообещавшись явиться по первому требованию. — Мы сели за стол. Вот входит моя знакомая девочка. Мне пришло на мысль, что сахар ей понравился.

— Как тебя зовут, девочка?

— А как? Анюткой… известно.

— Хочешь еще сахару?

— Нет, — ответила девочка нерешительно.

— Да подойди сюда.

Девочка подошла.

— Вот, возьми, — сказал я ей, подавая кусок сахару.

Протянув ручонку и посмотрев в блюдо, из которого мы ели, она сказала:

— А как ты не лешак, так почто по постным дням молочное ешь?

— Мне батюшка позволил.

— А врешь! Смотри, как за язык-от на том свете повесят.

— А тебе жаль меня будет?

— А таковский…

— Да ведь ты сама сейчас сахар ела; а он тоже молочный: видишь, белый… из молока делается…

— А мне что? Мне еще семи годов нет: мне и до обедни о праздниках дают…

— Ну, так прощай.

— Нет.

— А не уйдешь, так я тебя за лекаря замуж выдам… Девочка стала пятиться, потихоньку отворила дверь — и удрала.

Мы кончили обед. — Доктор предложил нам со становым дать ему вопросы, на которые он должен будет отвечать. Мы редактировали вопросы так:

1) Отчего последовала смерть младенца?

2) Убитый, и если убитый, то каким образом, брошен он в колодезь; или же живой?

3) Живой или мертвый он родился?

4) Если живой, то сколько времени прошло между рожденьем его и смертию?

5) Сколько времени прошло, приблизительно, со времени его смерти?

Доктор вскрыл труп, и прежде, чем написал протокол вскрытия и свидетельство, словесно сообщил мне свои выводы в таком виде:

Ребенок вполне развит и родился живой.

По всей вероятности, он умер вслед за рождением.

Смерть последовала от задушения; но задохся ли он в колодце, или задушен ранее, чем брошен туда, определить невозможно.

Умер он приблизительно не более двух и не менее одной недели назад.

Заранее зная содержание медицинского свидетельства и полицейского дознания, я, не ожидая, пока то и другое будут облечены в форму, приступил к следствию, которое начал повальным допросом всей крошечной волости; и прежде всех спросил местную повивальную бабку и хозяина колодца, в котором найден труп. Первая сказала, что в последнее время, если она и принимала детей, то все они живы; за советами к ней никто не обращался; женщин и девиц, которые бы разрешились без нее, она не знает; кроме нее, никто в волости повивальным искусством не занимается; хотя и были признаки беременности у Марьи Чешихиной, но оказалось, что это от лягушек. Хозяин колодца показал, что кто сделал над ним такую издевку — он не знает; в его же семействе, кроме жены, которая и до сих пор беременна, взрослых женщин нет. Показания всех остальных обыскных людей были сходны до самых мелких подробностей.

— Ну, как ты думаешь, чей это ребенок?

— А Господь его ведает, в. б. У нас некому; разве из другой волости кто.

— Да кто же пойдет к вам такую даль с этакой ношей?

— Уж мы сами ума не приложим, в. б.

— Да ведь вон говорят же, что у Марьи Чешихиной был большой живот, да вдруг опал?

— Врали это, точно. Поначалу на Сеньку Буторича ляпали… будто с ним; а после враки и вышли… понапрасну бедную девку бесчестили: это в ней лягуши завелись.