К. Попов - Виноватые и правые: Рассказы судебного следователя.

— Как так?

— А вот как, в. б. Лонись ее лешак уносил.

— Летом?

— Да уж перед осенью: канун кануна Семенова дни. При мне и дело-то было.

— Ну, так расскажи все с краю.

— Пошли мы это в лес за скотиной; и людно нас было; и Машка-то с нами пошла. Солнышко уж на закате было: лешаки уж начали поухивать. Подходим мы к Коровьему Повороту. А это место самое нечистое у нас слывет: кого-кого тут не важивало! На что скотина — и та тут то и дело блудится. Видно, тут что не самый некошной водится. Идем это мы, и видим, Машка отставать стала; да ну, думаем, мало ли зачем девке отстать понадобилось… догонит! А сами все идем, да идем; а ее все нет да нет. Вот мы и сомневаться начали, и голос стали подавать: «Машка!» А она и голосу не подает… только лешаки отводят… гагайкают: «Машка! Машка!» — ровно дразнятся. Что делать! Мы все воротились — и о скотине не думаем: человек пропадает… как бы судьбища не было. Разошлись мы это по лесу; друг другу голос подаем; ну, и Машке тоже. А только лешаки гугукают, да дразнятся. Уж поздно стало. Собрались мы вся ватага: как, братцы, быть?.. Как отвечать начальству станем? Сперва надумали сказать: знать не знаем, и не ходила она с нами. А другие стали говорить: нельзя. Все соседи видели, как мы с ней пошли. — Тут девчушка такая с нами была… недоросток. Та и говорит: да она с Сенькой, с Буторичем ушла: я, говорит, сама видела. — Как так? — А так, говорит: еще как вперед шли, так он издали манил кого-то; а после, как Машка отстала, он позади ее идет… а тут и пропали! Я, говорит, это своими глазами видела. — Ну, думаем, неладно дело. Какой тут Сенька! Сенька еще с обеда на посад ушел… работы к зиме искать; и харчей на неделю взял. А ей, глупой, это показалось. — А тебя не манил, говорим мы этой Пушке-девочке? — Манить-то, говорит, манил, да я перекрестилась. — Вот, пришли мы домой. Сказали Машкиным отцу и матери — и десятнику объявили. Те говорят: куда мы в этакую ночь пойдем! Быват, и сама выползет. Вот и утро пришло — нет. И день проходит — нет. Под вечер опять собрались мы волостью: как быть? И надумали всем идти… отыскивать: что будет!.. Как пришли к тому месту, где она потерялась, да и сговорились, чтобы всякой шел, благословясь, прямо, чтобы ни за что никуда не сворачивал… это для того, чтобы лешак от места не отвел. Как пошли этак, — вскоре Машка и голос подала. Глядим: а она ни жива, ни мертва на трясине такой, возле ляги [40] Лужа. лежит. Как тебя, суку, занесло сюда? — Молчите, говорит, после все расскажу. Это дивно нам показалось, в. б., что накануне близ самого этого места проходим, а ничего не видали, не слыхали: вот ведь как нечистый над крещеными издевается!.. Видно, отвел как-нибудь.

— Что же она-то, Машка-то, вам рассказывала после?

— А все рассказала по правде: как ее мать на походе выбранила; как ее подхватило вдруг; как она очутилась у лешего в избе; как обменка [41] Так называется ребенок, унесенный лешим и оставленное, взамен его, последним, собственное нечистое дитя. качала; как потом догадалась перекреститься; как после того под колодиной в болоте очутилась; как из ляги воды напилась… все, как есть, по-правде рассказала!

— Почему же ты знаешь, что по правде: может быть, она врет?

— Нет, как можно врать в таком деле! Слово в слово так же рассказывает, как и старики… До того тоже бывали такие случаи. Да вот ты, в. в., лучше саму Машку допроси: она лучше расскажет… сама была, так…

— Хорошо. А как же после того у ней живот вырос?

— А как? Из ляги воды напилась, так оттого лягуши завелись… Это тоже бывает. Вон и батюшко рассказывает, что на ихней стороне этак же одна девка змею выметнула. — Да чего! Я не один лягуш-то досматривал!

— Это так; но как же ты объяснишь, что Машка ровно через девять месяцев с того дня, как ее лешак унес, лягуш выкинула, и у ней брюхо опало?

— А как напилась воды из ляги, да и все тут… это бывает.

— Как же сам ты говорил, что одна девочка видела, что в то время, как вы с Машкой ходили в лес скотину искать, канун кануна Семенова дня [42] Т. е. дня памяти преподобного Симеона Столпника, отмечаемого 1/14 сентября. , около вас вертелся Семен Буторин; а между тем слух был, что у нее с ним…

— Ой, в. в., да ведь она лягуш выметнула, а Сенька-то парень совсем, как есть… Все общество лягуш видело. Как от Сеньки лягушам завестись? — А что Пушке Сенька показался, так ведь нечистый угораздится во всяком образе показаться. Я знаю: моего батюшку тоже этак водило… сказывал покойник.

— Ну, а что же говорили у вас про связь Машки с Сенькой?

— Врали все! Таковская ли эта девка! Такие ли у нее родители!.. Строгие это люди: у них не только с парнем сволочиться девка, а и поглядеть-то ласково не смей. Да чего: и по вечерованьям-то не пускают, а не то что…

— А что Сенька-то, тогда нашел работу на посаде?

— А нет. О Семенове же дни и вышел. У всех хозяев, говорит, был, да ничего не мог доспеть [43] Сделать, успеть. . И его тоже в ту пору, в. в., водило, да скоро догадался. Пошел, говорит, прямо лесом, да как приметил, что не ладно идет, так перекрестился. Как перекрестился, вдруг и захохотало: «А, говорит, догадался!..»

— Много же у вас леших-то!

— Людно, в. в.

Переспросив соседей, я потребовал Машку. Та явилась вместе с отцом. Последний никак не мог согласиться, чтобы я допрашивал ее в присутствии одного депутата, и я уступил его настоянию. Машка оказалась молоденькой, 18 лет, девушкой, с довольно красивым и живым лицом, несмотря на его легкую болезненность.

— Все соседи говорят, что у тебя был живот большой и вдруг опал незадолго перед тем, как нашли в колодце ребенка, — обратился я к Машке.

— За три дня, в. в., — отозвался за нее отец — … это от лягуш… это всему миру известно.

Я заметил отцу, что отвечать на мои вопросы, которые не обращены непосредственно к нему, он не должен, и что если он не будет молчать, когда его не спрашивают, то я его вышлю вон. Мужик обещал молчать.

— Ты что скажешь? — опять обратился я к Марье.

— Да то же скажу, в. в., что и все крещеные говорят…

— То есть, что же?

— От лягуш: лягуши во мне развелись. Как лешак-от носил меня лонись, так я из ляги болотной воды напилась.

— Расскажи пожалуйста, как это тебя лешак носил?

— Все тебе рассказывать?

— Все… с краю.

— Да страшно ведь…

— Ничего, все рассказывай… я не боюсь.

— Осенесь, канун кануна Семенова дня… ладно ли я молвила, батюшка?

Тот подал вид, что ему запрещено говорить.

— Собралось нас людно… скотину пошли искать, на Коровий Поворот, — потому все больше туда скотину уводит. Только я мешкотно оболокаюсь… страшно… место такое не баское [44] Некрасивое, нечистое. . А матушка и осердчай на меня: «Что ты, говорит, сука, копаешься»? «А боюсь, говорю, матушка»! Она говорит: «Не лешак унесет, а и унесет, так…»