Лео Брюс - Дело без трупа. Неоконченное дело [сборник]

9. Уилкинсон . А вот в данном случае мы имели дело с человеком, который выглядел и физически, и морально готовым умертвить другого человека по самому ничтожному поводу. Он обладал мрачной натурой и грубой силой старомодного злодея почти классического типа. Стоило Бифу только зайти в его паб, чтобы заметить, до какой степени там все запущено и неприглядно, насколько нуждались в чистке пивные трубы, каким дурным качеством отличалось само по себе пиво. Сержант сразу причислил хозяина заведения к «недостойным людям», заверив меня, что «взял этого типа на заметку». Как мы установили, он временами захаживал в сад у дома; правда, мы не знали, когда он побывал там в последний раз. Но все же даже самого ничтожного повода, малейшего мотива для убийства не просматривалось. И если мнение Бифа, что строки Омара Хайяма о бармене — прислужнике дьявола могли быть применимы к Уилкинсону, но только когда связь этого угрюмого мужчины с убийством будет каким-то образом обнаружена и обоснована.

10. Шейла Бенсон . Вот с кем у нас получилась пока самая интересная и интригующая беседа. Ее полное пренебрежение приличиями так бросалось в глаза, что порой воспринималось мной как своего рода блеф. Хотя ее показания звучали предельно ясно, они вступали в противоречие со всем, что нам довелось выслушать прежде. Была ли миссис Бенсон действительно влюблена в Питера, как заявила нам? Могла ли она быть едва знакомой со Стюартом, если верить ее словам? Неужели был правдой рассказ Шейлы о том, какое безразличие проявлял муж к ее изменам? Все эти вопросы требовали тщательно проверенных и недвусмысленных ответов.

11. Старик . Я вспомнил рассказ Эда Уилсона о том, как утром после убийства он столкнулся с очень пожилым человеком, выходившим из ворот усадьбы. Быть может, это и был тот второй подозрительный мужчина, которого Роуз видела из окна лестничной площадки? Или же в усадьбе провел ночь обычный бродяга, нашедший приют под крышей летнего домика? В первом случае он мог оказаться убийцей. Но и во втором мог располагать крайне ценной для нас информацией.

12. Орпен, или Оппенштейн . Разумеется, он не имел никакого отношения к убийству, но я вспомнил о нем и тоже занес в список, поскольку им заинтересовался Биф, слушая показания поварихи.

Когда Биф приступал к тому, что сам несколько двусмысленно называл «рутинной работой», к нему возвращались старые привычки штатного сотрудника полиции и он следовал строгому почасовому расписанию, словно отбывал смену на надоевшей службе. Причем в этом я и не сомневался; его можно было считать оригинальной личностью, поскольку все остальные частные сыщики, о приключениях которых мне доводилось читать, приступали к поиску отпечатков подошв на земле почему-то неизменно ближе к полуночи, а для самых рядовых допросов могли являться к людям под утро, устраивая им сцены в духе «Гран-Гиньоля» [12] Старейший в мире парижский «театр ужасов». Существовал с 1897 по 1963 г. .

Зато Биф брался за дело (обычно непосредственно на месте преступления) с необычайной пунктуальностью, но не раньше десяти часов утра, делал перерыв на обед, который по неведомым причинам всегда именовал «ужином», а ровно в шесть часов уже сворачивал деятельность. Это не значило, что порой он не мог отправиться на ночную прогулку в поисках улик или занять позицию для слежки рано поутру, но для подобных подвигов ему требовалась какая-то крайне важная причина, более серьезная, чем желание добавить чуть-чуть колорита в сочинения своего постоянного биографа.

На следующий день, когда я встретил его, он был молчалив и напустил на себя важный вид, а мне лишь торжественно объявил, что собирается провести «пару дополнительных дознаний». На мои попытки выяснить, в чем они будут заключаться, Биф ответил только:

— Сами увидите.

И больше не вымолвил ни слова до нашего прибытия в Сайденхэм.

В «Кипарисах» он сразу же потребовал вызвать к себе Эда Уилсона, и молодого человека привели к нам в библиотеку. Мне сразу же бросилась в глаза разительная перемена в его манере поведения по сравнению с той, что мы наблюдали при первой с ним встрече. Вместо агрессивного и почти нагловатого Уилсона, дававшего показания в прошлый раз, перед нами предстал встревоженный и испуганный парень, опасавшийся каждого следующего вопроса еще до того, как его задавали.

— Значит, вам нечего мне больше сообщить? — спросил Биф, пристально глядя ему в лицо.

— Нет, сержант, нечего, — ответил шофер и выразительно помотал головой.

— Вы уверены? — настаивал Биф.

— А почему вы думаете, будто я знаю о чем-то еще? — задал встречный вопрос Уилсон, к которому немного вернулась прежняя развязная уверенность в себе.

— Хорошо, остановимся пока на этом, — сказал Биф, — но только, если вы что-то скрываете, примите дружеский совет: выкладывайте все немедленно. А сейчас я хотел бы осмотреть летний домик.

Вот это искренне поразило Уилсона.

— Летний домик? — переспросил он.

— Да, тот самый летний домик, где, как вы прежде сказали, мог провести ночь забравшийся в усадьбу старый бродяга.

— Ах да! — воскликнул Уилсон. — Я теперь вспомнил тот разговор.

Биф взял свою шляпу, и мы последовали за шофером к парадной двери.

— Отвратительная погода нынче утром, — заметил Биф, когда на мрачноватой подъездной дорожке в лицо ударил порыв сильного и влажного ветра.

Никто из нас не отозвался на его комментарий. Мы двинулись по полосе гравия, проходившей вдоль окон, и вышли на небольшую лужайку позади дома, которую когда-то, вероятно, использовали как площадку для игры в крокет. Мы пересекли ее и обнаружили наполовину скрытую растительностью пришедшую в упадок постройку, какие садовники лет пятьдесят назад так любили размещать на самых видных местах приусадебных садов. Теперь она выглядела скорее похожей на сарай, нежели на летний дом. Еще до того, как Уилсон открыл дверь, я почувствовал запах подгнившего дерева и заранее знал, что мы непременно увидим внутри склад самых разнообразных садоводческих инструментов и приспособлений. И оказался прав. Это место уже много лет использовалось всего лишь как хранилище, а запах исходил от насквозь отсыревших досок пола.

Биф вдохнул воздух с шумом пылесоса, приведенного в действие молодым и полным желания угодить клиенту продавцом электротоваров.

— Гм, — хмыкнул он и внимательно огляделся по сторонам. Минуту спустя сержант вдруг наклонился и поднял с пола три или четыре небольших обрывка бумаги. Каждый из них имел размеры примерно в дюйм на три четверти дюйма, причем если один из краев фрагмента оставался идеально ровным, то противоположный был либо обугленным, либо неровно оторванным от чего-то. Он брал каждый обрывок, зажав между своими пухлыми указательным и большим пальцами, а потом аккуратно вкладывал среди страниц своего блокнота.