Агата Кристи - Десять негритят

Филипп Ломбард шепнул:

– В работе суда объявляется перерыв…

– Вы в это верите? – спросила Вера.

Они с Ломбардом сидели у окна в гостиной. Снаружи лил дождь, порывистый ветер то и дело сотрясал стекло.

Филипп слегка склонил голову набок, прежде чем ответить, потом сказал:

– Вы про то, верю ли я старому Уоргрейву, когда он говорит, что это один из нас?

– Да.

– Трудно сказать, – медленно произнес он. – Логически он, конечно, прав, и все же…

Вера не дала ему закончить:

– И все же это совершенно невозможно!

Филипп скорчил гримасу.

– Вся эта история невозможна! Но после смерти Макартура стало ясно одно: речь идет не о случайных смертях и не о самоубийствах. Мы имеем дело с убийством. Точнее, с тремя убийствами.

Вера поежилась.

– Как в кошмарном сне… Мне все время кажется, что такое просто не может происходить на самом деле!

– Знаю, – понимающе сказал Ломбард. – Все время ждешь, что вот-вот постучат в дверь и внесут утренний чай…

– Ах, если бы! – вздохнула Вера.

– Да, только этого не будет! – серьезно произнес Филипп. – Мы в кошмарном сне. И должны соблюдать осторожность.

– Если… если это действительно кто-то из них… то на кого вы думаете? – понизив голос, сказала мисс Клейторн.

Ломбард отрывисто усмехнулся:

– Как я понял, нас двоих вы исключаете… Что ж, правильно делаете. Я точно знаю, что я не убийца. Да и в вас, Вера, я никаких следов безумия не нахожу. На мой взгляд, вы самая разумная и уравновешенная девушка из всех, кого я когда-либо видел. Я мог бы поклясться честью, что вы не безумны.

– Спасибо, – поблагодарила девушка с кривой улыбкой.

– Ну, что же вы, мисс Вера Клейторн, не вернете мне комплимент? – усмехнулся он.

Вера помешкала, потом сказала:

– Вы сами признались однажды, что человеческая жизнь для вас пустяк. Но, с другой стороны, я как-то не могу представить вас диктующим текст для той пластинки.

– Вот именно, – кивнул Ломбард. – Если б я убил кого-нибудь, то исключительно ради выгоды. А убийства ради убийства не по моей части. Хорошо, значит, себя мы исключим и займемся нашими четырьмя компаньонами. Кто из них А.Н. Оуэн? Что ж, если уж строить необоснованные догадки, не имея при этом особенного выбора, то я бы поставил на Уоргрейва.

– О! – Вера, похоже, была удивлена. Подумав с минуту, она спросила: – Почему?

– Трудно сказать наверняка. Ну, начать хотя бы с того, что он старик и всю свою жизнь только и делал, что председательствовал в судах. А значит, по нескольку месяцев в году разыгрывал из себя Господа Бога. Такое рано или поздно ударяет человеку в голову. Ему начинает казаться, что он всемогущ, что жизнь и смерть ближних в руке его, а тут уж и до сумасшествия недалеко! Почему бы не стать заодно и Палачом, и Судьей Последней Инстанции?

– Да, это вполне возможно… – медленно произнесла Вера.

– А кто ваш кандидат? – спросил Ломбард.

Не мешкая ни секунды, мисс Клейторн ответила:

– Доктор Армстронг.

Ломбард тихо присвистнул.

– Доктор, значит? А вот на него я бы подумал в последнюю очередь.

Вера покачала головой:

– Но как же! Двое умерли от отравления. Это уже указывает на доктора. И потом, как быть с тем, что мы знаем абсолютно точно – единственное лекарство, которое приняла миссис Роджерс перед смертью, дал ей он.

Ломбард вынужден был согласиться:

– Да, вы правы.

– Если б доктор сошел с ума, этого долго никто бы не заметил, – напористо продолжала Вера. – А ведь доктора постоянно перерабатывают, у них такая усталость…

– Да, но я не вижу, как он мог убить Макартура. Не мог же он сделать это в тот короткий интервал, когда меня не было рядом… точнее, мог, если бежал бы туда и обратно; но ведь Армстронг человек нетренированный, и по нему это наверняка было бы видно – он бы взмок, тяжело дышал, еще что-нибудь…

– Зачем ему было убивать его тогда? – возразила мисс Клейторн. – Он мог сделать это и позже.

– Когда же?

– Когда он пошел звать генерала на ланч.

Филипп еще раз тихо присвистнул:

– Значит, по-вашему, вот когда он это сделал? Хладнокровно…

Вера нетерпеливо продолжала:

– Но чем он рисковал? Никто из нас ничего не смыслит в медицине. Если он говорит, что человек мертв уже час, кто может ему возразить?

Филипп задумчиво поглядел на нее.

– А знаете, – сказал он, – неплохая идея. Я вот думаю…

– Кто это, мистер Блор? Вот что я хочу знать. Кто?

Лицо Роджерса дергалось. Пальцы комкали полировальную тряпку, которую он держал в руках.

– Э, милейший, в этом как раз весь вопрос… – вздохнул бывший инспектор.

– «Один из нас», – говорит его светлость судья. Кто же? Вот что я хочу знать. Кто этот враг рода человеческого?

– Это, – сказал Блор, – мы все хотим знать.

– Но у вас наверняка есть идея, мистер Блор, – проницательно заметил Роджерс. – Ведь есть, мистер Блор, а?

– Идея-то есть, – медленно отвечал тот. – Вот только уверенности нет. Может быть, я ошибаюсь. Могу сказать одно – если я прав, то мы имеем дело с крепким орешком, очень-очень крепким.

Роджерс отер с лица испарину и хрипло произнес:

– Все как в дурном сне, точно.

– А у вас, Роджерс, есть какие-нибудь идеи? – спросил Блор, с любопытством глядя на дворецкого.

Тот покачал головой:

– Не знаю. Я ничего не знаю. Это-то меня больше всего и пугает. Неизвестность…

– Но мы должны выбраться отсюда – должны – должны! – громко повторял доктор Армстронг. – Любой ценой!

Уоргрейв задумчиво поглядел в окно курительной комнаты. Поиграл со шнурком пенсне. И сказал:

– Я, конечно, не пророк по части погоды. Но, по-моему, лодка доберется до нас не раньше, чем через сутки, – да и то если ветер стихнет, – даже если на берегу узнают о наших трудностях.

Доктор Армстронг уронил голову в ладони и застонал.

– А пока нас всех перережут в постелях?

– Надеюсь, что нет, – отвечал судья. – Лично я намерен принять все возможные меры для того, чтобы это не случилось.

У доктора Армстронга мелькнула мысль о том, что старики вроде судьи часто оказываются живучее молодых. Он не раз наблюдал подобное в своей медицинской практике, и это всегда его удивляло. Взять хоть его самого – ведь он на добрых двадцать лет моложе Уоргрейва, а как плохо, в сравнении с ним, развито у него чувство самосохранения…

Судья между тем думал:

«Перережут в постелях! Все эти доктора одинаковые – мыслят исключительно штампами. Посредственности».

– Не забывайте, жертв уже трое, – напомнил Армстронг.

– Конечно, я помню. Но не забывайте и вы, что они были не готовы к нападению. Мы же предупреждены.

– Что мы можем поделать? Рано или поздно… – с горечью возразил доктор.