Йорг Маурер - Убийственная лыжня

— Да, с нашей правовой системой что-то не так, — произнес другой.

— Да, я вообще противник любого самосуда, — сказал Куница, — но в этом случае, я не знаю, что бы сделал, если бы оказался с ним один.

— Да, ты совершенно прав.

И он пошел дальше, неузнанный князь в стране хаоса, волк в овечьей шкуре, уважаемый гражданин с неразгаданной тайной. Он жадно впитывал любой новый отзыв о себе. Тот факт, что он один — один! — устроил все это, чрезвычайно возбуждало его. Никогда еще в своей жизни он не испытывал такого кайфа. Никакой наркотик не мог сравниться с этим чувством всемогущества, с этим безграничным всесилием. Он направил стопы в сторону булочной-кондитерской «Крусти». Почему бы ему туда сейчас не зайти, именно сейчас, да, почему бы нет. Наоборот, это стало бы заметно, если бы он не показался там. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо, таким важным, в таком единении с собой и с миром. Он заглянул внутрь через окно.

Там они стояли за стойками кафе, обессиленные от борьбы с ним, белые фигуры его партии: тут был комиссар Еннервайн, неподвижный король. Рядом стояла долговязая и тонкая как спица, белая королева, психолог, опасная фигура у противника. Осторожно с белой королевой! Сицилианское начало, подумал Куница, я единственная черная фигура в игре, я и король, и ферзь, и пешка одновременно, и — как раз в этом мое преимущество. Куница открыл дверь, ему нужно было протиснуться сквозь взволнованную массу, и теперь он чувствовал себя как Зигфрид в шапке-невидимке, который идет невидимый к психологу валькирий Брунгильде. Он чувствовал себя непобедимым.

Куница не мог больше концентрироваться на разговорах вокруг, так был опьянен ситуацией. Чистый адреналин. Он слушал издалека Еннервайна, как тот отвечал на вопросы. Они все были вспотевшие, их нервы не выдерживали, раздражены до белого каления. Как легко приобрести господство над людьми, подумал Куница.

— Привет, — сказала продавщица за прилавком, когда подошла его очередь, — что ты хочешь? Кофе? Ты тоже помогал в поисках? Тогда получишь его бесплатно.

— Нет, я заплачу. Рад, что все хорошо закончилось.

Ханс-Йохен Беккер бросил на стол пакет, в котором торчала разрезанная вдоль белая сосиска. Никогда еще никто не смотрел на него с таким гневом.

Большинство из команды также с трудом сдерживали свое негодование.

— Но это же не может быть! — Штенгеле покачал головой. — Это почти как сцена из черно-белого мультфильма. Разбойник достает пистолет, стреляет и — появляется табличка, на которой написано «Банг»! Он хочет нас опередить. А кто-нибудь уже знает результаты анализов?

— Нет, — сказал Еннервайн спокойно. — Эту информацию мы пока придержали. И поэтому я вас прошу реагировать профессионально. Мы не сделали ошибки. Нам всем не в чем себя упрекнуть. Давайте рассмотрим дело трезво.

Старая Рези Крайтмайер не успела надкусить сосиску, но несмотря на это, в целях безопасности, ее сразу же отправили в больницу. История с выкатившимися глазами и смертельными криками, которые, как утверждалось, было слышно за километр, появилась благодаря эффекту испорченного телефона народного фольклора. Сосиска была еще целая, и Беккер ее сразу же осмотрел. Результат был действительно унизительным. В середине сосиски находилась маленькая капсула, криминалисты уже было почуяли плохое, когда они заметили нечто красное. Это не была одна из обычных фармацевтических капсул, которые через определенное время растворяются в желудке и с помощью которых отравители уже натворили много безобразий. Это была дешевая пластиковая капсула, которая легко открывается. Внутри находилась крошечная, сложенная гармошкой записка:

«0,01 мг ботулин: †»

И хотя шрифт был очень мелким, но он был вертикальным и строго направлен вверх, надстрочные линии мерцали, как будто горели. И как будто это было недостаточно провокационно, на обратной стороне продолговатого листка было приведено полностью действие отравления ботулином:

«Тошнота, сухость во рту, паралич мышц, тугоподвижность шеи, головокружение, расплывчатость зрения, головные боли, рвота, нарушение речи, затруднение глотания, боли в желудке, расширение зрачков, трудность приспособления, светобоязнь, мерцания, помрачение сознания, одышка, запоры, прекращение выработки слюны, высыхание слизистых, паралич дыхания, очаговая пневмония — остановка сердца!»

— И из-за такой бумажонки мы заставили в больнице сделать промывание желудка ста восьмидесяти семи пациентам, — сказал Остлер с возмущением.

— Нам нельзя было ошибиться, реагировать эмоционально и лично злиться на выходки, — успокоила его Мария. — И как раз этого хочет Куница. Он хочет видеть нас непрофессиональными, где-нибудь перед публикой, в интервью, при допросе, да где угодно.

— Так точно, фрау доктор Копф, — вертелось у Штенгеле на языке, но он ничего не сказал.

— Это правильно, Мария, — сказал Еннервайн. — Важно сейчас одно: уменьшит ли это покушение круг преступников? Прошу высказать свое мнение.

— Я думаю, что мы уже можем исключить гимназистов, — предложила Николь Шваттке. — Допустим, что эта банда Раскольникова состоит из бесшабашных тинейджеров. Может, они и собирались планировать покушения. Но окончательных последствий они бы испугались.

— Я тоже такого мнения, — сказал Штенгеле. — У этих молодых людей, как бы это сказать, творческая цель. Не действуют безрассудно, а хотят провоцировать со вкусом, хотят что-то вроде художественной акции. Наш же Куница хочет приукрасить свое эго, и больше ничего.

— К этому мнению я тоже присоединяюсь, — добавила Мария и примирительно посмотрела на Штенгеле. — Я за это время поработала еще над профилем. Во всяком случае, наш преступник — это человек с сильными комплексами неполноценности, и в этом мы все сходимся. Он хочет внимания. Хочет, чтобы весь мир смотрел на него, как он играет. Но он не какой-то бедный, замкнутый одиночка, на которого нигде не обращают внимания. Живет полной жизнью, может быть, даже популярный и признанный в общине. Но этого ему мало. Он хочет иметь абсолютный, постоянный, неограниченный, ужасающий контроль над своим окружением.

— Но его письма всегда были очень любезными, вы не находите? — сказала Николь. — Даже милыми. Но ни разу они не были агрессивными.

— Это было бы для него опасно, — сказала Мария. — Этим он бы слишком выдвинулся из своего укрытия. Иногда он срывается. Я вспоминаю место: « …Не натравливайте на меня ваших безумно хорошо образованных психологов, ваших специалистов по вопросам коммуникации и умников на чиновничьих должностях, это ни к чему не приведет. Первого же профайлера, которого я увижу, я застрелю»… Тут он показывает свои нервы, он не может собой владеть.