Морис Леблан - Сочинения в трех томах. Том 3

Вероника затаила дыхание, глаза ее расширились, ей казалось, что она вот-вот умрет.

Острие кинжала коснулось шеи и укололо, но, по-видимому, лишь слегка, потому что Франсуа продолжал удерживать руку противника.

Ворский наклонился ниже. Он навис над соперниками и не спускал глаз со смертоносного острия. Внезапно он выхватил из кармана перочинный нож, открыл его и замер. Прошло несколько секунд. Кинжал медленно опускался. И вдруг Ворский полоснул Райнхольда ножом по плечу.

Мальчик вскрикнул от боли. Он ослабил хватку, и в тот же миг Франсуа, выпростав из-под себя руку, перешел в наступление: он привстал и, не замечая Ворского, не понимая толком, что происходит, в инстинктивном порыве человека, который только что избежал смерти и стремится отомстить обидчику, изо всех сил ударил в лицо Райнхольда, который упал как подкошенный.

Все это длилось не более десяти секунд. Но развязка оказалась столь неожиданной и так потрясла Веронику, что бедняжка, ничего уже не понимая, не зная, радоваться ей или терзаться, и, по-видимому, полагая, что она ошиблась и Франсуа погиб от руки Ворского, внезапно осела на пол и лишилась чувств.

Время шло, и Вероника понемногу стала приходить в себя. Услышав, что часы пробили четыре, она прошептала:

— Вот уже два часа, как Франсуа погиб. Да, убит именно он.

Она не сомневалась в исходе дуэли. Ворский ни за что не позволил бы Франсуа одержать верх над своим сыном. Выходит, она желала поражения собственному ребенку и молилась за чудовище!

— Франсуа мертв, — повторила она. — Его убил Ворский.

В этот миг дверь отворилась, и послышался голос Ворского. Неуверенным шагом он вошел в комнату.

— Тысяча извинений, сударыня моя, но, кажется, Ворский немного соснул. Это все вина вашего папочки, Вероника! Он держал у себя в погребе это проклятое сомюрское, которое Конрад и Отто нашли, и в результате я несколько захмелел. Но не плачьте, мы наверстаем упущенное. К тому же к полночи все должно быть улажено. Итак…

Подойдя к Веронике, он воскликнул:

— Как! Этот мошенник Ворский оставил вас здесь связанной? Что за негодяй! И как вам, должно быть, неудобно! Черт возьми, до чего же вы бледны! Вы, случаем, не померли? Нет, вы не должны были сыграть с нами такую шутку!

Он схватил Веронику за руку, но она тут же ее отдернула.

— Вот и прекрасно! Вы все еще ненавидите бедняжку Ворского. Значит, все в порядке, силы у вас еще есть. Вам хватит их до конца, Вероника.

Внезапно Ворский насторожился.

— Что такое? Кто это там меня зовет? Это ты, Отто? Поднимайся сюда. Ну, Отто, что новенького? Ты же знаешь, я спал. Это подлое сомюрское…

Отто, один из сообщников Ворского, буквально влетел в комнату. Это был тот самый мужчина с толстым до странности брюхом.

— Что новенького, говорите? — воскликнул он. — А вот что: я кого-то видел на острове.

Ворский расхохотался:

— Да ты под мухой, Отто. Это подлое сомюрское…

— Нет, не под мухой. Я видел… И Конрад тоже.

— Ах, так Конрад тоже видел? — уже серьезнее заговорил Ворский. — И кого же вы видели?

— Какую-то фигуру в белом, которая при нашем приближении исчезла.

— Где это было?

— Между деревней и песками, в каштановой роще.

— То есть на той стороне острова?

— Да.

— Прекрасно. Примем меры предосторожности.

— Какие? А вдруг их много?

— Да хоть сколько угодно, это ничего не меняет. Где Конрад?

— У временного моста, который мы навели вместо сгоревшего. Сторожит.

— Ладно, Конрада не проведешь. Из-за сгоревшего моста мы уже задержались на той стороне, а если сгорит и этот, тоже ничего хорошего. Как я понимаю, к тебе пришли на помощь, Вероника. Давно ожидаемое чудо, долгожданное вмешательство… Слишком поздно, моя дорогая.

Отвязав женщину от решетки, Ворский отнес ее на диван и немного ослабил кляп.

— Спи, девочка моя, отдыхай хорошенько. Ты прошла только полпути на Голгофу, вторая половина будет еще труднее.

Продолжая посмеиваться, Ворский вышел из комнаты, и по услышанным ею нескольким фразам Вероника поняла, что Отто и Конрад — второстепенные людишки, которые ни о чем не знают.

— Кто все-таки эта несчастная, которую вы преследуете? — спросил Отто.

— Не твое дело.

— Но мы с Конрадом хотим, чтобы вы сообщили нам хоть что-нибудь.

— Зачем это вам, Господи?

— Чтобы знать.

— Вы с Конрадом — два идиота, — отозвался Ворский. — Когда я взял вас на службу и помог бежать вместе со мной, я рассказал вам о своих планах столько, сколько считал возможным. Вы согласились на мои условия. Тем хуже для вас: теперь вам придется идти со мною до конца.

— А если нет?

— Тогда берегитесь! Изменников я не жалую.

Прошло еще несколько часов. Вероника была убеждена, что теперь уже ничто не сможет избавить ее от развязки, которую она призывала изо всех сил. Она не желала вмешательства, о котором говорил Отто. В сущности, она о нем даже не думала. Сын ее был мертв, и она желала лишь одного — как можно скорее последовать за ним, пусть даже ценою страшных мучений. Да и какое ей было дело до мучений? Силы тех, кто подвергается пыткам, имеют свой предел, и Вероника была так близка к этому пределу, что ее агония не должна была быть долгой.

Она принялась молиться. Ей снова вспомнилось прошлое, и совершенная когда-то в юности ошибка показалась страдалице причиной всех свалившихся на нее несчастий.

И вот, так и не переставая молиться, усталая, изможденная, находясь в крайнем нервном напряжении, делавшем ее ко всему безучастной, она забылась сном.

Вероника не проснулась даже тогда, когда вернулся Ворский. Ему пришлось ее растолкать.

— Час близок, моя крошка. Молись.

Тихо, чтобы не услышали приспешники, он стал рассказывать ей на ухо противным голосом какие-то незначительные эпизоды из своего прошлого. Наконец он вскричал:

— Еще слишком светло! Отто, пойди поищи чего-нибудь в шкафу для провизии. Я хочу есть.

Они сели за стол, но Ворский тут же вскочил:

— Не смотри на меня, моя крошка. Ты меня смущаешь. Чего тебе надо? Когда я один, совесть у меня не очень-то чувствительна, но когда такой взгляд, как твой, проникает в самую глубь естества, она начинает шевелиться. Закрой глазки, моя красавица.

Он прикрыл глаза Веронике платком и завязал его на затылке. Но этого ему показалось мало, и он обернул ей голову тюлевой занавеской, которую сорвал с окна, а затем обмотал ее вокруг шеи жертвы. Удовлетворенный, он сел за стол и принялся пить и есть.

Все трое говорили очень мало и ни словом ни упомянули ни о своих походах по острову, ни о дуэли. То, о чем они беседовали, не интересовало Веронику и не могло ее расшевелить, если б даже она прислушалась. Все сделалось ей чуждым. Слова достигали ее ушей, но она не понимала точного их значения. Она думала лишь о смерти.