Джо Алекс - Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)

— Никого не обидишь, дорогой мой! — генерал расхохотался и медленно пошел к дому. — Всем известно, что молодая особа давным-давно запала тебе в сердце и не хочет его покидать! Будь ты на сорок лет помоложе, я рекомендовал бы Каролине быть чрезвычайно осторожной. К счастью, тебе столько лет, сколько есть!

— К счастью, сколько есть! — Чанда развел руками, вновь скрестил их на груди и, склонив голову, двинулся за медленно плетущейся тройкой. — Если бы я был моложе, ты, господин, тоже был бы моложе. У нас было бы меньше опыта, но были бы мы счастливее?

— Я был бы! Будь мне на сорок лет меньше… — генерал замолчал на секунду, словно от него вдруг ускользнула мысль, — я был бы сейчас в Мандалай… Ха! В Мандалай, «где и заповедей нету», как написал этот юный поэт с усиками, похожий на щуку, но обладающий сердцем тигра! Киплинг.

— Ну конечно! — сам себе сказал Алекс. — Киплинг! Как я мог забыть?..

— Что ты бормочешь? — наклонилась к нему Каролина. — Я не расслышала.

— Ничего.

— Увы, — кашлянул Чанда. — В этом климате редкий день на небе не бывает хоть одного пусть самого крошечного облачка.

Генерал резко остановился и очень медленно, как бы опасаясь, что слишком резкое движение головы повредило бы ему шею и согбенные плечи, повернулся к нему.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мистер Джоветт и мистер Коули дошли, как мне кажется, до абсолютного отсутствия согласия и, думаю, что вскоре набухшая туча их отношений полыхнет огнем молний. Откровенно говоря, я случайно услышал первые раскаты и заметил первые зарницы. Когда я проходил мимо мастерской в парке, — он сделал рукой неопределенный жест в направлении густых зарослей, тянувшихся по левой стороне, — до меня из открытых дверей долетели слова, которыми, насколько я знаю, у английских джентльменов не принято подчеркивать чрезмерность взаимной сердечности.

Генерал вытащил свою руку из-под руки Алекса, махнул ею и, на мгновение взглянув на Чанду, вновь двинулся вперед, опираясь на плечо Каролины.

— Что касается меня, то эти джентльмены могут спокойно перегрызть друг другу горло! — презрительно заметил он. — Но мне хотелось бы, чтобы это произошло после завершения работы. Через две недели мы закончим наши эксперименты, у меня будут полные данные для моей книги, и последние две копии покинут мастерскую. Тогда мы разберем эту проклятую печь, — он повернулся к Каролине: — Когда дует западный ветер, весь дом наполняется дымом! Эта плавильная печь коптит так, будто в саду родился вулкан! Отвратительно! Я всегда ненавидел города, потому что не переношу загрязненный воздух. А теперь сам себе такое устроил! Но осталось еще только две недели. А потом мы посадим на этом месте розы, Чанда! А господа Коули и Джоветт пусть катятся ко всем своим доменным чертям вместе со своей любовью к этой светловолосой куколке, которая, как мне кажется, стоит гораздо больше, чем они оба вместе взятые! Но не напрасно ли мы интересуемся их личными делами? До сих пор оба прекрасно справлялись с теми заданиями, которые я им поручал. — И он вполголоса добавил: — Ничего удивительного. Деньги сильнее желания.

Сомервилль замолчал. Вдали показались дом и клумба с яркими алыми розами, возле которой они заметили молодого человека, одетого в серые фланелевые брюки и белую, расстегнутую на груди рубашку.

Он направлялся в их сторону быстрыми, решительными шагами.

— Надвигается первый предвестник бури… — мирно сказал Чанда и поравнялся с идущим.

Увидев генерала в обществе двух незнакомых людей, молодой человек замедлил шаг.

— Каролина, разреши представить тебе инженера Коули… — В глазах Сомервилля заплясали веселые огоньки. — Вместе с мистером Джоветтом, которого ты еще не знаешь, они играют в моем доме роль чертей, вытягивающих вилами из огня, правда, не души, но бездушные фигурки богов! Мистер Коули, мистер Алекс…

Коули поклонился Каролине и Алексу. Было видно, что он возбужден и с трудом владеет собой.

— Очень приятно познакомиться с вами, господа. Я хотел обменяться несколькими словами с господином генералом, но сейчас не буду вам мешать и позволю себе, с вашего разрешения, господин генерал, отнять у вас немного времени после ленча, — он вновь поклонился и хотел удалиться.

— Куда вы направляетесь, Уильям? — Сомервилль задержал его движением руки. — Время ленча.

— Я немного пройдусь по парку… — Коули попытался улыбнуться, но улыбка выглядела весьма жалкой. — У меня есть чуть-чуть времени…

Он еще раз сделал легкий поклон в сторону Каролины, и через мгновение его фигура исчезла за поворотом дорожки.

— Кажется, буря пока не миновала… — рассмеялся Сомервилль. — Каролина, не хочешь ли после ленча отправиться вместе с мистером Алексом на море? Погода великолепная, и мне хотелось бы, чтобы вы оба отдохнули после долгой дороги…

— С удовольствием, — девушка взглянула на Джо.

— Конечно, если лодкой можно пользоваться и мистер Алекс согласен.

— Буду счастлив. Погода как по заказу для купания. Естественно, если… — оборвав фразу, он вопросительно посмотрел на Сомервилля.

— Если дело во мне, не смущайтесь, мои милые. После ленча я два часа сплю. Правда, Чанда? К сожалению, старый механизм нуждается в длительном отдыхе. Где-то я читал, что старым людям хуже спится. Абсурд! Когда тепло и светит солнце, глаза сами собой закрываются. Знаешь, Каролина, — безмятежно добавил он, — я мечтаю только об одном — умереть в такой же жаркий солнечный день во сне, сидя на террасе, и чтобы голова удобно опиралась на подушку, которую лишь ты и Чанда умеете положить так, что она не ломает человеку позвоночник. Отойти тихо, спокойно, без шума. Это было бы чудесно. В противном случае я отравлю жизнь окружающим. Ненавижу болезни!

Алекс посмотрел направо. По тропинке, ведущей к павильону, шли трое: две молодые женщины и мужчина. У всех троих в руках были теннисные ракетки, а мужчина нес еще сетку с мячами.

— Вот и наш сколь симпатичный, столь и образованный, всезнающий профессор Снайдер с дочерью и причиной раздоров в этом доме — мисс Мерил Перри! — генерал поднял дрожащую руку и издали поздоровался с подходившей к ним группой людей. Хрупкость его тела и необычайная живость ума начинали понемногу очаровывать Алекса. Девяносто лет — это была граница, которую немногие переступали. Вид тех, кому это удавалось, был, как правило, весьма печальным. А Джон Сомервилль сумел вести самостоятельное существование, все подмечал, во все вникал, из всего делал выводы, и Джо стало воистину любопытно, какой будет лучшая книга Сомервилля. Он любил людей-борцов, и мужество этого старого человека не имело ничего общего с резкостью и брюзгливостью старого отставного генерала. Тут он вновь почувствовал, что реальность и в этом случае резко отличается от модели, созданной им в воображении. Дедушка Джон был совершенно другим, чем тот, кого он готов был встретить и с которым готов быть говорить о… собственно, о чем? До сих пор Сомервилль ничем не дал понять, что хочет что-то с ним обсудить. Может быть, он не хотел говорить в присутствии Чанды?