Роберт Райан - Земля мертвецов

Часовой шагнул вперед, заслонив дверь и полковника своим телом. Наградой ему стала пуля в грудь, вырвавшая в теле уродливую воронку. Часовой еще падал, когда Ватсон, ухватив Черчилля за плечо, толкнул его обратно в коридор и, обернувшись, позвал за собой миссис Грегсон.

Та бросила ручку и метнулась к дому, а между тем залп минометной батареи уже накрыл рощу и дорогу к церкви; грохот нарастал с каждым разрывом и молотом бил по голове.

Разрыв мины, казавшийся огромным, с железнодорожный вагон, подхватил миссис Грегсон и швырнул ее прямо в объятия замешкавшегося за порогом Ватсона. Они вместе повалились на пол.

Пока Ватсон поднимался на ноги, произошло два события: во-первых, «кроссли» взрывная волна бросила на фасад Сомерсет-хауса, разбив окна и лепнину, а во-вторых, еще один снаряд попал в основание церковной колокольни. Не замечая летящих осколков и шрапнели, Ватсон зачарованно уставился на церковь: башня зашаталась, как пьяная, и подрубленным деревом повалилась на рощу. Сотрясение земли на миг заглушило даже грохот канонады.

Сержанту Шипоботтому жала собственная кожа. Он чувствовал, как она теснит тело. Эпидермис садился, словно выстиранная в кипятке ткань.

Он кое-как перевернулся на бок и оглядел палату для переливания. В ней лежал еще один пациент – вроде бы из шоферов, но спал и бредил во сне. Сиделки не было видно. Теперь кожа зудела, словно все тело покрылось сыпью. Сержант стал чесаться и скреб себя, пока не загорелись пальцы. Он ощутил, как что-то в них натягивается, скрючивая суставы. Поднес пальцы к лицу, осмотрел здоровым глазом. Руки стали когтистыми лапами, как и обещала та каирская старуха.

Из горла рвался вопль, крик о помощи, но звука не было. Горло тоже перехватило, и вместо крика получилось бульканье. Сбывалось, пророчество сбывалось.

Паника пробила его по€том и чуть не выбросила из постели. А зуд снова усилился, стал таким острым, словно его кололи тысячью крошечных иголок.

Сержант упал на подушку, и боль на миг отступила. Он старался дышать как можно глубже. «Возможно, будет легкий жар», –  предупреждали его после переливания. Легкий жар? Да это мука смертная!

И тут он услышал. В тихом свисте угадывался народный мотив, памятный по праздничным дням. Шипоботтом сумел приподняться на кровати, но выступившие слезы застилали взор. Он лишь угадывал присутствие третьего, одетого в тень, у центральной опоры палатки.

Вслед за мотивом пришли слова:

Опять свист.

– Кто тут? – прохрипел Шипоботтом. –  Кто?

Ответом был тихий смешок. И следующий куплет:

– Вспоминай, –  сказала тень.

– О чем? – чужим голосом выдавил Шипоботтом. –  О чем вспоминать?

– О тележном лесе.

Шипоботтом рухнул плашмя. Он чувствовал – чужак покинул палатку. Тележный лес?

Рощица недалеко от блэкстоунской фабрики: дубы, грабы и березы обступают красивую поляну, по весне синюю от колокольчиков, –  лучшее место для пикников и для…

Понимание пришло вместе с новой стадией агонии. Сухожилия и мышечные ткани лица и шеи сокращались, словно намотанные на лебедку. Он чувствовал, как выпячиваются мускулы, как искажаются его черты. Тележный лес. Вот за что?..

Шипоботтом еще раз попытался закричать, но тщетно. Механизм лица отказал. Губы растянулись и вздернулись вверх, челюсть отвисла, и лицо умирающего медленно, но верно расплылось в жуткой, неестественной ухмылке.

Обстрел продлился пятьдесят минут, но для тех, кто оказался под германскими снарядами, время тянулось много дольше. Трудно было поверить, однако здание Сомерсет-хауса пострадало лишь от касательных попаданий и отброшенной на фасад машины. Зато флигелям и палаткам досталось, сильно разрушены оказались и ближайшие ходы сообщения. Многих автомобилей и лошадей война лишилась навсегда.

Очень удачно, говорил впоследствии Ватсон, что он захватил свой саквояж с медицинским набором «для заморских колоний» Джона Белла и Кройдена. В нем нашлось самое необходимое для помощи раненым, остальное можно было собрать на скорую руку.

Под перевязочный пункт приспособили подземную кухню главного здания. Восхитительно невозмутимая миссис Грегсон с мылом и щелоком отскребла крепкий стол из вишневого дерева, подготовив его для операций, а легкораненых, чтобы обработать травмы лица, усаживали в плетеные кресла. Миссис Грегсон нашла себе свежевыстиранный костюм: блузу, нижнюю и верхнюю юбку с фартуком – в прачечной большого дома. Она сняла одежду шофера – Ватсон на это время вышел, хоть она и уверяла, что комбинация и широкие штаны, которые она носит под «данхиллом», не позволят разыграться воображению, –  и переоделась в наряд горничной, с досадой отметив, что та была особой весьма почтенных размеров.

Электроснабжение прервалось, а окна в кухне не было, поэтому работали при керосиновой лампе и свечах. Бо€льшая часть раненых пострадали от шрапнели или осколков стекла. Погибли несколько человек, которых обстрел застал на открытом месте. От иных осталась «мокрая пыль» – густое облачко раздробленных мышц, мозга, крови, ненадолго зависавшее в воздухе, прежде чем осесть на землю. Этих несчастных хоронить не приходилось.

Наиболее тяжелых из выживших отправляли в ближайший полевой госпиталь – после того как Ватсон оценивал их состояние и записывал свое заключение на бирке: миссис Грегсон нашла в кладовке наклейки для банок с солениями.

До Фиппса очередь дошла поздно – генерал порезал руку, разбирая обломки. Пока его перевязывали, Фиппс объяснил, что немецкие саперы под покровом темноты, соблюдая абсолютную секретность, проложили железнодорожную ветку, по которой подвезли на платформах несколько тяжелых орудий и крупнокалиберных «миненверферов». Скоро ответный обстрел британцев заставит их оттянуться. И новую ветку забросают снарядами, чтобы подобного больше не повторилось. После перевязки Фиппс пригласил Ватсона и миссис Грегсон пообедать с ним в офицерской столовой, поскольку транспорт до эвакогоспиталя ожидался только ночью или рано утром.

Закончив с последним пострадавшим – юноше разбило лицо, повредило барабанные перепонки и сорвало взрывной волной одежду с тела, –  миссис Грегсон поставила заново кипятиться медный чайник и знаком пригласила Ватсона сесть.