Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти

– А дверь в церковь? Она была взломана?

– Когда мисс Уортон, церковная активистка, нашла тела сегодня утром, дверь была отперта.

– Значит, любой мог войти в церковь, и кто-то, судя по всему, действительно вошел?

– Разумеется. Как вы понимаете, расследование находится пока на самой ранней стадии. Мы ни в чем не можем быть уверены, пока не получим результаты вскрытия и выводы криминалистов.

– Конечно. Я спрашиваю лишь потому, что леди Бероун предпочитает знать факты, по крайней мере все, что уже известно. И безусловно, имеет право рассчитывать, что ее будут держать в курсе.

Дэлглиш ничего не ответил, да и нужды не было – они прекрасно поняли друг друга. Фаррелл будет вежлив, подчеркнуто вежлив, но отнюдь не дружелюбен. Своей тщательно контролируемой манерой поведения, превратившейся в настолько неотделимый элемент его профессиональной жизни, что она уже не казалась искусственной, он словно бы говорил: «Мы оба – профессионалы, имеющие каждый в своей области определенную репутацию. Мы оба знаем, о чем идет речь. Вы простите мне, надеюсь, недостаток дружелюбия, но мы ведь можем оказаться по разные стороны баррикады».

Правда состояла в том, что они уже были по разные стороны и оба отдавали себе в этом отчет. От Фаррелла будто бы исходила некая эманация, окутывающая Барбару Бероун успокоительной аурой: «Я здесь, я на вашей стороне, предоставьте все мне. Вам не о чем беспокоиться». Это послание Дэлглиш уловил со смутным ощущением мужской солидарности, близкой к заговору, из которого она была исключена. Фаррелл все делал очень умело.

Его фирма «Торрингтон, Фаррелл и Пендж» со всеми своими многочисленными филиалами пользовалась незамутненной репутацией уже более двухсот лет. Ее специалисты по уголовным делам представляли интересы некоторых наиболее изобретательных негодяев Лондона. Одни из них наслаждались жизнью в своих виллах на Ривьере, другие – на собственных яхтах. Очень немногие пребывали за решеткой. Дэлглиш вдруг представил себе тюремный фургон, мимо которого двумя днями раньше проезжал по дороге в Ярд, и вереницу чужих враждебных глаз, уставившихся сквозь оконные прорези с таким выражением, будто они ничего больше не ожидали увидеть в этой жизни. Будь эти люди способны оплатить часа два времени Фаррелла, все для них могло бы обернуться по-другому.

– Не понимаю, зачем нужно было беспокоить меня, – раздраженно сказала Барбара Бероун. – Пол даже не сообщил мне, что собирается ночевать в этой церкви. К тому же в обществе бродяги. Я хочу сказать, что все это ужасно глупо.

– Когда вы виделись с ним в последний раз? – спросил Дэлглиш.

– Вчера утром, приблизительно в четверть десятого. Он поднялся ко мне как раз перед тем, как Мэтти принесла завтрак. Пробыл недолго, с четверть часа.

– Как он выглядел, леди Бероун?

– Выглядел как всегда. Говорил мало. Он никогда много не говорил. Кажется, я рассказала ему, как собираюсь провести день.

– И как вы собирались его провести?

– Я была записана на одиннадцать часов в парикмахерский салон «Майкл и Джон» на Бонд-стрит. Потом обедала в Найтсбридже со старой школьной подругой. Потом мы с ней делали покупки в «Харви энд Николз». К чаю я возвратилась домой, но к тому времени он уже ушел. Больше я его не видела.

– А не известно ли вам, возвращался ли он домой?

– Не думаю, но в любом случае я его не видела. Переодевшись, я взяла такси и поехала в Пембрук-Лодж. Это в Хэмпстеде, там находится частная клиника моего кузена. Он врач-акушер, мистер Стивен Лампарт. Мы были вместе до полуночи, потом он привез меня домой. Мы ужинали в Кукхеме, в «Черном лебеде». Из Пембрук-Лодж уехали без двадцати восемь и отправились прямо в «Черный лебедь». То есть по дороге нигде не останавливались.

«На редкость удачно для вас», – отметил про себя Дэлглиш. Он ожидал, что рано или поздно она предъявит свое алиби, но не думал, что так скоро и в таких подробностях.

– А когда вы виделись с сэром Полом во время завтрака, он не говорил вам, как собирается провести день?

– Нет. Но разве вы не можете справиться об этом в его ежедневнике? Он держит его в кабинете, в ящике письменного стола.

– Мы обнаружили часть ежедневника в ризнице. Он обгорел. – Произнося это, Дэлглиш внимательно наблюдал за ее лицом. Синие глаза вспыхнули, насторожились, но он мог поклясться, что его сообщение было для нее новостью.

– Как странно! – воскликнула она, снова обращаясь к Фарреллу. – Зачем Полу сжигать свой ежедневник?

– Неизвестно, сам ли он это сделал, но ежедневник лежал на поддоне камина. Несколько страниц было сожжено, а от последней оторвана верхняя половина.

Фаррелл и Дэлглиш встретились взглядами, но оба промолчали.

– Вот почему мы пытаемся восстановить его передвижения каким-либо иным способом, – продолжил Дэлглиш. – Я надеялся, что вы сможете нам в этом помочь.

– Но разве это имеет какое-нибудь значение? Я хочу сказать: если кто-то вломился в церковь и убил его, каким образом расследованию может помочь то, что за несколько часов до этого он встречался с агентом по недвижимости?

– А он с ним встречался?

– Он сказал, что у него назначена встреча с ним.

– Он уточнил, с кем именно?

– Нет, а я не спрашивала. Предполагаю, что Бог посоветовал ему продать дом. Не думаю, что он подсказал и с каким агентом следует иметь дело.

Это прозвучало шокирующе неприлично. Дэлглиш уловил встревоженное замешательство Фаррелла так же явно, как если бы тот охнул от удивления. В ее высоком, чуть вздорном голосе он не различил ни горечи, ни иронии. Она напоминала сейчас озорного ребенка, дерзнувшего в присутствии взрослых сказать нечто непозволительное и удивленного собственной смелостью. Энтони Фаррелл решил, что пора вмешаться, и невозмутимо сказал:

– Что касается меня, то мы должны были увидеться с сэром Полом вчера днем. У нас с ним и двумя представителями финансового отдела нашей фирмы была назначена встреча в половине третьего – он собирался, насколько я понимаю, обсудить с нами некоторые вопросы, связанные с его решением отказаться от парламентской деятельности. Но он позвонил незадолго до десяти и перенес встречу на сегодня, на то же время. Когда он звонил, меня в конторе еще не было, но он оставил сообщение клерку. Если вам удастся доказать, что его убили, то я, естественно, соглашусь, что все подробности этого дела должны быть скрупулезно расследованы. И леди Урсула, и леди Бероун, разумеется, пожелают, чтобы это было сделано.

Пусть он и напыщенный фанфарон, но не дурак, подумал Дэлглиш. Знает или догадывается, что большинство этих вопросов преждевременны. Он готов разрешить ей на них отвечать, но может и прекратить допрос, когда посчитает нужным. Барбара Бероун обратила на него свои прекрасные глаза.