Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)

– Мистер Топлэди. «Это Дурость-Холл». На какие мысли наводит вас подобная надпись? – спросила она.

– То есть что я об этом думаю? – Он посмотрел на Белинду, отчетливо ощущая неловкость, словно у него напрашивался простой ответ: в том, что вы сами об этом думаете, и заключается злая истина. – Мне кажется, нам следует воспринимать надпись как очередную неумную грубость. – И тут же почувствовал, что от него требуется более осмысленное высказывание. – Но грубость, все же имеющую под собой определенные основания. – И уже совсем по-геройски решительно довел мысль до конца: – Все-таки необходимо признать, что в Раст-Холле собралась весьма необычная компания.

Белинде почудился здесь некий тонкий намек, сделанный с тактичной сдержанностью, и она направилась к двери.

– Мы ужинаем в восемь. Надеюсь, мистер Топлэди…

Но тот поспешил с вежливыми заверениями:

– Разумеется, я спущусь вниз вовремя. Уверяю вас, что чувствую себя прекрасно. Отдохнувшим и вполне здоровым. А загадочные события, – он сам вроде бы удивился легкости, с которой делал подобное заявление, – действуют на меня самым стимулирующим образом.

С этими словами он повернулся к туалетному столику и взял с него губку для мытья и безопасную бритву.

Девушкам это напомнило, в какой беспорядок они успели привести собственную внешность, и они вышли из комнаты.

– Если мы снова захотим что-то предпринять, – сказала Белинда, когда они миновали середину коридора, – то придется сделать это скрытно, но уже после приезда твоего брата. А время, оставшееся до ужина, лично я использую на горячую ванну. Все это глупо, невыносимо раздражает и кажется бессмысленным. Нет никакого толка. Одни пустяки. Вернее, были бы полнейшие пустяки, если бы я только убедилась, что и отец воспринимает происшедшее так же. Тебя что-то смущает, Патришия?

Патришия, все еще немного переживавшая свой провал в роли скалолаза, отрицала какое-либо смущение, и на этой совершенно пустой почве подруги поссорились, задержавшись на верхней площадке лестницы.

– Вы все меня невыносимо выводите из себя, – огульно заявила Белинда с такой злостью, словно пыталась скрыть за ней неловкость. – Такое чувство, что каждый так или иначе участвует в заговоре против обитателей нашего дома. Впрочем, даже Тимми туда же. Напускает на себя таинственность. Притаскивает сюда сначала этого жуткого шарлатана Чоуна, который хорошо зарабатывает, убеждая любого, что тому грозит нервный срыв, а потом еще своего жалкого куратора из университета…

– А мне, как ты выразилась, «жалкий куратор» показался очень разумным и тонко чувствующим человеком.

– Это потому, что ты и себя считаешь тонко чувствующей персоной. Впрочем, вас объединяет одно: вы тонко чувствуете, вот только не можете разобраться в своих слишком утонченных ощущениях. Так, какие-то смутные эмоции. Бог знает что! А потом еще эта Моул со страстью к призракам, готовая бесконечно слушать звуковые трюки, которые подстраивает наш злобный шутник. И Андре предлагает безумные… – Она не закончила фразы, потому что за их спинами раздался громкий шум, складывавшийся из топота и неразборчивых криков. Они повернулись. Им навстречу стремительно летел по коридору Топлэди, причем полы его халата развевались, словно плащ Гамлета в современной постановке. Он встал перед ними, настолько взволнованный, что на какое-то время лишился дара речи.

– О, какой же я идиот! – наконец вскричал он на удивление громко и выразительно. – Полный, законченный идиот!

При этом он потрясал в воздухе неким предметом, рассмотреть который стразу представлялось совершенно невозможным. Но через несколько секунд Топлэди несколько пришел в себя и сунул предмет чуть ли не в лица девушкам. Это оказался помазок для бритья, покрытый красной краской.

Отъезжая в ранних сумерках от дома миссис Бердвайр по подъездной дорожке, которая была свидетельницей немыслимого количества сентиментальных встреч и прощаний (только собак сейчас почему-то нигде не было видно), доктор Буссеншут повернулся на сиденье, чтобы окинуть последним взглядом белую цитадель, только что успешно взятую им штурмом. И посмотрел на часы. Он, видимо, разочаровал мистера Шуна, пропустив ленч, но рассчитывал прибыть как раз к ужину.

– Мой добрый друг, – спросил он у водителя, – мы сможем добраться до аббатства примерно за час?

– Думаю, что успеем, сэр. За Литтл-Лимбером свернем на окольную дорогу, которая позволит избежать плохого участка шоссе через Лоу-Суаффэм.

Пожилой шофер в униформе оттаял душой за чашкой чая у миссис Бердвайр и произнес самую длинную фразу за все время их совместного путешествия.

С внезапным приливом интереса к спутнику Буссеншут подался вперед.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Джордж Коусик, сэр.

– Отлично, мой командир, Джордж Коусик! Мне бы хотелось, чтобы вы продолжали говорить.

– Не понял вас, сэр.

– Говорите, говорите о чем угодно, – подбодрил его Буссеншут, заметив, что старик несколько растерялся. – Например, о видах на урожай в этом году.

Но мистер Коусик хранил молчание.

– Хотя бы об овсе! – Буссеншут просил, но в его голосе уже слышались требовательные нотки. – О кукурузе! О чечевице! О хмеле! – Его знакомство с сельскохозяйственными культурами на этом почти исчерпывалось. – Или о турнепсе! – добавил он в последней попытке.

И попал в цель. Задел нужную струну.

– Если вас интересует турнепс, то его огромные поля мы видели в окрестностях Пигга. – И мистер Коусик пустился в рассуждения о турнепсе.

Буссеншут откинулся на спинку сиденья и слушал, а на лице его все отчетливее читалась убежденность в своей интеллектуальной правоте.

– Подождите! – воскликнул он через некоторое время. – Я не могу ошибаться. Но есть еще один тест для проверки. Мистер Коусик, я бы хотел, чтобы вы вслух повторили за мной строго определенную фразу. «Жаль, что мы не можем отведать фонсеку урожая тысяча восемьсот девяносто шестого года».

Мистер Коусик, который уже ничему не удивлялся, в результате все же вынужден был произнести загадочные слова.

– Eureka! [68]– вскричал Буссеншут, переходя на языки, подходившие ему по экспрессивности. – Dies faustus! [69]

– Прошу прощения, сэр, не понял.

– Это означает, что у меня выдался великолепный день, – перевел для него Буссеншут.

В библиотеке Раст-Холла доктор Чоун размышлял о вопросах профессиональной этики. Он попал в весьма деликатную ситуацию. Его пригласил сюда в качестве заинтересованной стороны близкий родственник. В данном случае – сын пациента. И в этом не было ничего необычного. Однако оставалось неясным, достиг ли упомянутый молодой человек полного совершеннолетия, в то время как дочь пациента, находящаяся в несколько более зрелом возрасте, явно не одобряла его присутствия. В таком положении лучше не выставлять счет за свои услуги: ситуация сразу же потеряет всю свою щекотливость. Психиатры имели несчастье уподобляться в работе в некотором роде игровым автоматам, которые называют еще «однорукими бандитами». Некоторые пациенты пытались, хотя немногим это удавалось, изобразить непонимание, что для продолжения игры следует опускать в прорезь (невидимую, разумеется) шиллинг-другой в минуту; бывало, они даже начинали рассказывать о своих мнимых снах, где этот вопрос превращался в чисто символический. И если ты не мог кому-то помочь, то об оплате речь часто не шла. Люди многих профессий оказываются в таком же положении, но с психиатрами осечки случаются, вероятно, чаще, чем с другими. Вообразите себе водителя такси, которого клиент нанимает, чтобы проехать через лабиринт, и выразительно смотрит на счетчик каждый раз, когда машина упирается в тупик, и шоферу приходится сдавать назад. Выключить в подобном случае условный счетчик для психиатра всегда истинное удовольствие, пусть и дорогое. Он начинает заниматься психиатрией чистой науки ради… Вот и сейчас, приняв корректное решение и зная, что в итоге его рекомендации непременно окажутся полезными для пациента, доктор Чоун сидел в библиотеке напротив мистера Элиота и подвергал его чувства тщательному и исключительно академическому анализу.