Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)

– Мне кажется, что автор – член Академии наук. Но выводы неопровержимо доказаны экспериментальным путем.

На самом деле ни в какую телепатию мистер Элиот, конечно же, не верил, но показал, что может вызывать раздражение с такой же легкостью, как и его сын. И все же после этой странной беседы посреди театрального зала Эплби ощущал не столько досаду, сколько сильное впечатление от личности хозяина. Казалось, мистер Элиот, прежде безвольно плывший по течению, постепенно обрел энергию, чтобы двигаться к собственной цели. Быть может, это стало очередным подтверждением природной мощи его характера или он черпал энтузиазм в необходимости достойно завершить праздник, как раз приближавшийся к своему финальному и самому занимательному моменту. В любом случае Эплби уловил, что уверенность, так неожиданно обретенная мистером Элиотом после глупейшего эпизода с Ренуаром у кровати Джозефа, основывалась все-таки далеко не на одном только этом простейшем и нелепом случае. Здесь присутствовало и нечто другое. По неясным пока причинам создатель Паука ощутил себя важной фигурой в игре. И проблемы, возникшие в Расте, оказались отчасти и под его собственным контролем. Эплби задумался, что именно, помимо вздорной истории с картиной Белинды, могло привести к подобным переменам. Часы, визит делегации из аббатства, свиньи – таковы основные события дня, но ни одно из них не делало ответ на вопрос окончательно ясным. Мистер Элиот вполне логично и уверенно развенчал все тревожные предположения, высказанные доктором Чоуном на его счет. Не потому ли он и почувствовал легкость и уверенность, что сбросил с себя бремя тревожных мыслей об этих потенциально опасных для него психологических феноменах? Или же он попросту решил отбросить на время все заботы и не думать о том, что на самом деле являло собой печальную истину?

Так что теперь у Эплби появился дополнительный повод побеседовать по душам с доктором Чоуном. Понимание ситуации Чоуном, даже кратко обрисованное мистером Элиотом, по-прежнему представлялось наиболее правдоподобным и убедительным, нежели что-либо другое. Выглядело все еще вполне вероятным, что на самом деле никакой мнимый шутник не преследовал мистера Элиота с помощью злобных выходок. По-прежнему нельзя было исключать, что все они являлись делом его собственных рук. На первый взгляд, подобная форма умопомешательства казалась маловероятной, но Эплби знал наверняка, что для столь опытного эксперта, как доктор Чоун, самые странные проделки вышедшего из-под контроля человеческого сознания не являлись чем-то из ряда вон выходящим. Психиатрические больницы полнились пациентами, чья правая рука не знала, что делает левая. Да что там, самые здравомыслящие из нас не ловили ли порой себя на том, что их сознание затевает с ними странную игру в прятки, особенно если речь заходит о памяти. Оставалось разобраться в главном. Сам ли мистер Элиот, обреченный на палату в лечебнице, преследовал себя? Или – что вполне возможно – умственно уравновешенный мистер Элиот создавал подходящую почву, чтобы нанести удар по кому-то другому?

Задумываясь на этой дилеммой, Эплби обнаружил, до какой степени верит в благородство и честность мистера Элиота. По крайней мере, в эти качества того мистера Элиота, которого он знал, а никаких доказательств существования другой его личности не имелось. Допущение хозяином дома реальности телепатии слишком очевидно отдавало игрой фантазии, но в глазах Эплби и это ироничное утверждение лишь укрепляло его веру в порядочность мистера Элиота. Эплби мог бы усомниться во всех своих выводах, доведись ему заметить хотя бы малейшее проявление существования другой, чисто гипотетической личности мистера Элиота – мрачной и злобной. Но по ходу продолжительного разговора он видел перед собой только одного разумного и рационально мыслящего человека. Короче говоря, и здесь крылась самая суть, мистер Элиот действительно столкнулся с обескураживающими явлениями: и с произвольными переделками в собственной рукописи «Полуночного убийства», и со всеми событиями прошлой ночи, а это, как он полагал, целиком относилось к сфере его мыслей – невысказанных и не изложенных на бумаге.

Среди переполоха, вызванного происшествиями в Расте, и на фоне мрачных неприятностей, как подозревал Эплби, только надвигавшихся, по крайней мере, одну проблему можно было считать окончательно прояснившейся. Но со всей остротой вставала другая. Если мистер Элиот говорил не то, что только казалось ему правдой, а действительно правду, то кто и как творил зловещие трюки? Но над этим вопросом можно было долго и попусту ломать голову. А перед Эплби сейчас вставали задачи чисто практического свойства.

Уверенный и загадочный, мистер Элиот так или иначе пребывал в состоянии заметной экзальтации. А здесь Эплби сумел разглядеть нечто хорошо ему знакомое: ощущение опасности, вызывающее ускоренную работу мысли. Мистер Элиот собирался с духом, чтобы отразить любой возможный удар.

«Полуночное убийство». Убийство в полночь. Неужели Патришия могла оказаться права и ситуация в Расте оставалась не просто таинственной, но и чреватой опасностью? И угрозе в первую очередь подвергался мистер Элиот? Сам Эплби был пока далек от подобных прогнозов. Все могло продолжаться на том же уровне злобных, но в конечном счете безвредных шуток и розыгрышей. Но в то же время он готов был скорее признать реальность опасности, чем поверить в способность мистера Элиота противостоять ей. Автор тридцати семи остросюжетных романов легко мог впасть в заблуждение, что его выручит изобретательность литератора и теоретические познания механизмов зла.

Эплби стал полицейским задолго до того, как Догберри и Вергес [105]дождались наступления в Англии эпохи торжества правопорядка. Но даже став экспертом в куда более серьезных расследованиях, он все еще с удовольствием думал, что владеет и самыми элементарными азами профессии. Он верил, например, что если его переоденут в штатское, вынудят нацепить галстук цвета лаванды и поставят охранником при чьих-то свадебных подарках, все вещи будут в полной безопасности, как запертые в сейф. Что если его приставят телохранителем к нечистому на руку политику, тому придется отказаться от своих сомнительных делишек. А сейчас он тешил себя мыслью: в моем присутствии мистеру Элиоту никакая опасность не страшна. Вот только опасность представлялась пока совершенно абстрактной, и было непонятно, откуда ее ждать.

И еще. Эплби никак не мог решить, стоило ли удивляться, что, столкнувшись с новой для себя проблемой, он так часто вспоминал чуть более ранние высказывания Уинтера об искусстве.