Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)

– Я бы поступил точно так же, – с нажимом произнес Ноэл Гилби.

– Ваш рассказ в его нынешнем виде, – сказал я, – уже не приведет Линдсея в недоумение, а просто поможет осудить человека, которого, как вы думали, Линдсей убил. Для полицейских нет ничего более приятного, нежели полностью доказанное дело с четко определенным обвиняемым. Загадка в классическом виде, решенная по всем их правилам.

При этом Гилби издал одобрительный, а Уэддерберн возмущенный возгласы. Но я продолжал говорить, чтобы снять напряжение, отчетливо читавшееся на лице Сибилы Гатри. Она слишком долго подвергалась невероятному стрессу, и теперь, когда правда была сказана, наступила ощутимая реакция на него.

– Ваши показания, – сказал я, – снимают с Рэналда по крайней мере одно обвинение.

– Снимают обвинение? В чем же?

– В проявлении слабости. Вспомните. Согласно теории мистера Уэддерберна, Рэналд допустил ее дважды по ходу выполнения своего плана. Не смог сдержать крика ужаса, когда бросился вниз, чтобы разбиться насмерть. И нервы подвели его еще раз в решающий момент – он не сделал того, что окончательно доказало бы вину Линдсея в глазах жителей этих мест. А именно: у него не хватило духа отрубить себе перед самоубийством пальцы. Мы практически подошли к полному раскрытию истины, но это все еще осталось не до конца объясненным. Неужели он дал слабину и не смог заставить себя совершить нечто столь жуткое с Йеном, который, надо полагать, находился под воздействием сильного снотворного, и мог быть одним движением выброшен с балкона на верную гибель? Но теперь-то мы знаем: он не спасовал. Ему попросту помешал ваш первый крик. И его действия после этого могут служить для нас окончательным подтверждением редкостной скорости принятия им решений и эффективного рационализма.

Рассмотрим пристальнее, что произошло. У ног Рэналда в снегу лежит беспомощное тело Йена. И тесак уже занесен, но в этот наиболее отвратительный из всех моментов намеченного им преступления, до него вдруг доносится крик. На балконе есть кто-то еще. Обескураживающее открытие, которое мешает всему? Ничуть. Положение критическое, но все еще в его власти. До этого момента видеть могли только его самого. Он выбрасывает топорик через парапет, уходит из света в темноту, наклоняется и ненадолго поднимает тело брата, придавая ему вертикальное положение точно в круге света от фонаря. Сам превратившись лишь в черный силуэт, он завершает план последним ударом. Посторонний, кто бы то ни был, понятия не имеет о существовании Йена Гатри. Ему видно только, как убивают Рэналда Гатри, но невозможно различить лица убийцы. И если Рэналду удается потом скрыться по винтовой лестнице, погасив и прихватив с собой фонарь, его план имеет все шансы завершиться полным успехом. Ветер совсем скоро скроет признаки использования люка, а посторонний не сможет с уверенностью утверждать, что в темноте убийца не сумел сбежать через спальню и вниз по главной лестнице, на которой всего через несколько секунд застанут Линдсея, как и было задумано. И подобным образом на Линдсея падут даже более убедительные подозрения, чем Гатри мог надеяться. Факт совершения убийства будет подтвержден свидетельскими показаниями. А Рэналду Гатри смерть никогда и не грозила.

– Зато он обрек на гибель двух ни в чем не повинных людей, – сказал Уэддерберн, взволнованно поднявшись на ноги: красивый старик, черты лица которого внезапно озарились всплеском эмоций. – Но мы заставим его заплатить за все! Рэналд Гатри больше не сумеет никого обмануть.

Откуда-то снизу, разорвав тишину заброшенного замка, донесся резкий, хотя и глуховатый звон треснувшего колокола.

Это вернулся из Дануна Стюарт. Мы совсем забыли о молодом юристе, и, обнаружив двери запертыми, он прибег к помощи старинного колокола во дворе. С ним прибыл священник, доктор Джерви.

Мы спустились вниз, держась сплоченной, но нервной группой и, как мне кажется, вновь прибывшие могли прочитать на наших лицах в неверном свете холла, что в разгадке тайны этого древнего дома произошли радикальные перемены. Но при этом мы хранили дружное молчание, и только когда Гилби догадался провести всех в учебную комнату, где растопил пожарче камин (что следовало бы сделать давно и в первую очередь), Стюарт спросил:

– По-моему, у вас появились новости?

– Самые невероятные, – ответил Уэддерберн. – Рэналд Гатри все еще жив.

Стюарт был откровенно потрясен. Но меня гораздо больше заинтересовала реакция доктора Джерви. Он сел, пристально вглядываясь в первые крупные языки пламени в очаге, и, думаю, я едва ли видел прежде более опечаленное лицо. Услышав слова Уэддерберна, он вскинул голову и вышел из задумчивости, чтобы иначе взглянуть на известные ему факты.

– Гатри жив? Значит, мне все-таки не привиделся его призрак?

– Как, вы тоже видели привидение?!

– Да. Вероятно, ваши информаторы не упомянули обо мне. В здешних краях людям кажется только естественным, что призраки являются священнику. За что этим бездельникам в сутанах церковь только деньги платит, если они толком не могут даже привидения разглядеть?

Его лицо оставалось спокойным, но на нем отразилась искренняя горечь, когда он пародировал местных шотландских сплетников. «Ему не свойственно подобное настроение, – подумал я, – и оно стало лишь кратковременным ответом на шокирующее известие». Но, почудилось мне, суть его как священника состояла совсем не в том, что Рэналд Гатри продолжал свое бренное существование.

Джерви сделал жест одновременно извиняющийся и бесконечно усталый.

– Не могли бы мы теперь выслушать вашу новую странную версию? – спросил он и добавил: – …Для начала.

Минуло полтора часа. Я вышел из класса через высокую дверь и оказался на небольшой террасе, о существовании которой прежде не подозревал. Повсюду установилась тишина. Воздух пропитала влага, и с приходом оттепели он ощущался необычайно приятным и ласковым. Посреди почти ясного неба застыла луна, которая скоро должна была стать полной. Справа от себя между темными лиственницами я различал поля домашней фермы, а позади них снова протянулся ряд высоких деревьев, казавшихся картонной декорацией, подсвеченной фонарем, подвешенным сверху. Но слева простиралось озеро, и потому вдоль его покрытой льдом поверхности мой взгляд устремлялся туда, где во всей первозданной красоте высились невозмутимые и вечные вершины Бен-Мерви и Бен-Кайли. На сердце было тяжело от владевших мной дурных предчувствий.

Вышел Джерви и встал рядом, молча вглядываясь в даль озера и впитывая тишину гор.

– Каким мирным кажется все кругом, – тихо сказал он.