Энтони Беркли - Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

– Шерингэм! – потрясенно вскричал я.

– Послушай, – быстро произнес он, – вы двое в этой истории в одной связке. Можете обвинить друг друга, можете оправдать, можете давать показания в пользу или против друг друга. Но лучше всего вам не давать показаний вообще. Ты не хочешь, чтобы она ради тебя лжесвидетельствовала, она не хочет, чтобы ты лез вон из кожи, стараясь опровергнуть ее лжесвидетельство. Полиции будет нечего предъявить ни одному из вас без обвинительных показаний второго: останутся лишь подозрения. Не вижу, как после ее показаний они могли бы арестовать одного из вас, не вызвав другого в поддержку своей версии. Очевидным образом, теперь вам надо сделать так, чтобы это стало решительно невозможно. Есть только два способа достичь этой цели: либо вы оба должны быть мертвы, либо женаты друг на друге. И я не призываю к двойному самоубийству.

– Господи, – только и ахнул я. – Но…

– Да.

– Но ты ведь понимаешь…

– Что?

– Ну, – произнес я, охваченный смущением, – было бы совершенно нечестно, что ей придется страдать из-за… право, Шерингэм, я имею в виду…

– А ты уверен, что она будет так уж страдать? – улыбнулся Шерингэм.

– Я… что-то не понимаю…

– Килька, скажи мне правду. Не вставай на дыбы, не выпячивай грудь и не пыжься, просто скажи правду. Ты испытываешь к этой барышне нежные чувства?

Трудно поверить, но я уже даже не возмутился столь бесцеремонному вмешательству в мои личные дела.

– Не знаю, – убитым голосом отозвался я.

– Тогда подумай. Мне ведь не надо тебе напоминать, что ты признавался в убийстве ради того, чтобы вывести ее из-под подозрений.

Но что еще удивительнее – мне не было нужды ничего обдумывать. Едва начав говорить, я понимал, что кривлю душой. Отлично понимал. Я с огромным изумлением осознал, что и вправду питаю к Арморель нежные чувства – самые нежные. Я хотел больше общаться с ней. Собственно говоря, все время хотел. До сих пор я полагал, что причиной тому бьющая через край благодарность, но дело было не только в этом. Я и в самом деле (самому не верилось, однако я уже не сомневался, что чувство мое подлинно) любил Арморель.

Читатель не должен думать, что я пришел к этому выводу слишком поспешно и опрометчиво. Я наскоро провел ряд тестов, которые и решили дело однозначно. Хочу ли я снова поцеловать Арморель? Безусловно. Приятно мне было бы показывать ей свою коллекцию марок и учить, как различать редкие виды диких мхов? О да. Могу ли я без содрогания подумать о том, чтобы разделить с ней свою спальню? Пугающая мысль… и все-таки, пожалуй, могу. Способен ли я вынести ее менее приятные повадки – неряшливость, манеру в минуты волнения верещать резким и пронзительным голосом, приверженность неизящному жаргону и все прочее – до того времени, когда я бережно перенаправлю все это в русло, более подобающее юной хозяйке Стаклея? Вполне. Более того, мысль о том, как я стану наставлять и приручать ее необузданную натуру, меня положительно радовала.

Все эти соображения пронеслись в голове быстрее молнии, так что я ответил Шерингэму, все еще не оправившись от изумления:

– Ну да, питаю.

– Так я и думал, – сурово промолвил он.

Почему-то тон его показался мне зловещим. И я понял, в чем дело: Арморель, как он сам указал недавно и как отчетливо понимал теперь я, была девушкой, каких одна на миллион – но сам-то я? Из тех ли я, кого можно назвать «один на миллион»? Я с непрошеной ясностью осознал – нет, не из тех. Наверное, даже не один на тысячу, да что там – и не на сотню. Мне были все резоны питать к ней нежные чувства, но ей ко мне – ни малейшего. Безрадостная мысль!

Лицо у меня вытянулось.

– И что же мне теперь делать? – кротко спросил я у Шерингэма.

– Конечно же, просить ее руки.

– Она и не подумает за меня выходить, – заявил я. – С какой стати? Ты же сам понимаешь. Такая… блестящая девушка… надо признаться, сам-то я изрядный ретроград. О нет, – добавил я грустно, – если говорить беспристрастно, решительно не вижу в себе ничего привлекательного.

– Мне казалось, блестящая девушка уже сама сделала тебе предложение?

– Это же совсем другое дело! Это она просто из душевного благородства.

Шерингэм чуть сдвинулся в кресле и забросил ногу на ногу.

– Килька, я рад наблюдать эти проявления скромности, потому что, сказать правду, успел уже прийти к заключению, что ты превратился в самого напыщенного и чопорного осла, каких я только встречал, и я с самого приезда умираю от искушения снова познакомить тыльную твою сторону со своей ногой. Приятно знать, что я ошибался. В одном я с тобой согласен: ума не приложу, какого черта эта девица в тебе нашла. Однако это ее дело, не мое.

Тем временем позволь мне заверить тебя вот в чем. Уж если блестящая юная особа, пусть даже из самых благородных побуждений, сперва предлагает выйти за тебя замуж, а потом со свидетельской скамьи ради тебя разве что из кожи вон не лезет, то дело тут не в благодарности за то, что ты, по ее мнению, ловко убрал ее кузена. Нет, она считает тебя своей собственностью, своим голубоглазым героем. Так что вряд ли тебе следует опасаться на этот счет.

– Ты хочешь сказать… ты же не хочешь сказать, будто Арморель неравнодушна ко мне?

– Именно так, помоги ей Господь. И в эту вот самую минуту она там в гостиной ждет, что ты спустишься и скажешь ей, какая она расчудесная – и что ты собираешься по этому поводу предпринять.

– Да это… это… весьма примечательно.

– Что есть, то есть. Ты чертовски везучий парень. Если кто и способен сделать из тебя человека, так только эта девушка. Так что ступай вниз – и удачи.

– Ты мне советуешь… Шерингэм, ты советуешь мне сделать ей предложение?

– Именно. И поскорей пожениться, пока полиция не засадила кого-нибудь из вас в кутузку. Завтра же, прямо после завтрака. Ускользните с ней потихоньку на твоей машине, получи особую срочную лицензию. На женитьбу в тот же день. Обойдется, правда, недешево, но я тебе одолжу. И дам верительное письмо к епископу, чтоб уж наверняка.

– Ты знаешь… епископа? – пролепетал я. Весь мир вокруг словно перевернулся.

– Как брата, – уверенно заявил Шерингэм. – У меня из рук ест. Вот приглашу как-нибудь вас обоих на ужин, сам убедишься. Ладно, беги давай.

– Да уж, пожалуй. – На меня снизошла диковинная отстраненность. Не может ведь Арморель и в самом деле… – Я… пожалуй, я знаю, как приступить к делу. Сообщу ей, что мы тут обсудили ситуацию и пришли к выводу, что в наших общих интересах… в смысле, и ее, и моих… недавнее ее предложение пожениться и впрямь кажется вполне, гм, уместным решением, и если она окажет мне честь, я… ой!

Тирада моя оборвалась криком боли. Я медленно направлялся к двери, а Шерингэм воспользовался тем, что я, сам того не подозревая, являл собой отличную мишень, и с силой пнул меня сзади. Торопливо обернувшись, я обнаружил, что он взирает на меня с крайним отвращением на лице. В жизни я не был столь ошеломлен.