Николас Блейк - Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник)

– Да, но он вполне был готов согласиться, что Кавендиш заманил О’Брайана в садовый домик под каким-то вполне невинным предлогом, чтобы так или иначе рассеять его подозрения, – возразил сэр Джон.

– Назначить свидание мужику ночью, в укромном месте – весьма экстравагантный способ рассеять его подозрения. Получая подобные письма, О’Брайан должен был постоянно пребывать qui vive [62], и, если автором их был Кавендиш, он не мог этого не понимать. Впрочем, если вам кажется, что Кавендиш способен составить план, краеугольным камнем которого было выхватить заряженный пистолет из рук опасного противника, я поднимаю руки.

– Мне не вполне нравится, Найджел, твоя манера изъясняться, но пока твои рассуждения вполне логичны.

– Вот и хорошо. Далее – снотворное. Блаунт прав, заключив, что Кавендиш должен был появиться у себя в спальне незадолго до того, как Джорджия пришла за лекарством; прав он и в том, что это подтверждает версию его появления в садовом домике. Можно, наконец, предположить, что он подсыпал снотворного Беллами. Но я-то ему зачем понадобился? Откуда ему знать, что от меня может исходить угроза? Мое имя никогда не появлялось в газетах даже в связи с делами, которые я же и расследовал. И лишь самые близкие друзья осведомлены, чем я занимаюсь.

– И все же ему это могло стать известно, – возразил Филипп. – Копаясь в грязи, трудно рассчитывать, что об этом никто не узнает.

– Да брось, Филипп, не придирайся. Ладно, оставим это и обратимся к орешку, раскусить который гораздо труднее, хотя Нотт-Сломан был уверен в ином. Блаунт предположил, что Кавендиш принес с собой отравленный орех на тот случай, если не сработает его первоначальный план. Но у О’Брайана не было привычки грызть орехи. А если Кавендиш использовал скорлупу просто как некое вместилище, то на черта ему понадобилось истончать ее настолько, что она запросто могла расколоться в кармане? Мне сразу стало ясно, что орех не мог предназначаться О’Брайану. В таком случае кому – Нотт-Сломану? Но если Кавендиш хотел избавиться от него, ибо тот шантажировал его убийством О’Брайана, вряд ли бы он стал заготавливать орех загодя, просто на тот крайне маловероятный случай, что кто-то повесит убийство на него и использует потом в качестве повода к шантажу. Отсюда следует, что яд у Кавендиша всегда был под рукой, а скорлупу он им начинил уже после того, как Нотт-Сломан пригрозил донести на него в полицию. Мы с Блаунтом сошлись в том, что сделать это в Дауэр-Хаусе, куда набилось полно полицейских, не так-то просто. К тому же, если Кавендиш намеревался расправиться с Нотт-Сломаном, чтобы не дать тому разоблачить себя, зачем прибегать к такому ненадежному способу? Ведь Кавендиш никак не мог быть уверен в том, что Нотт-Сломан вытащит из кармана именно этот орех до того, как поделится с властями имеющейся у него информацией. При таких обстоятельствах единственно возможное объяснение могло бы состоять в следующем: Кавендиш решил избавиться от Нотт-Сломана, потому что тот шантажировал его чем-то связанным с Лючией. Теоретически это не исключено. Но психологически, как я уже показал, Кавендиш на роль убийцы О’Брайана не годится. Выходит, в нашей маленькой веселой компании было двое убийц – «ты в своем уголке, я в своем», как поется в песенке, – и действовали они независимо друг от друга. Вот этого я никак не мог увязать.

– Но тебе это удалось, – уважительно изрек Филипп Старлинг.

– Благодарю, – поклонился Найджел. – Версия Блаунта наталкивается и на другие возражения, правда, второстепенные. Например, она базируется на том, что Кавендиш, ранее О’Брайана не видевший, узнал его по описанию Джека Ламберта, каким тот выглядел двадцать лет назад. Не каждому дано. Помимо того, в ходе нашего долгого разговора с Джорджией Кавендиш она ни словом не обмолвилась, что ее брат выказывал какой-то особенный интерес к О’Брайану. Положим, это понятно, ведь она до смерти боялась, что это Эдвард убил его, а выдавать брата ей совсем не хотелось. С другой стороны, из того же разговора у меня сложилось впечатление, что О’Брайан проявляет интерес к Эдварду и хотел бы сойтись с ним поближе. Естественно, такого желания у него не возникло, если бы в прошлом он действительно увел у него Джудит, а потом оставил ее. Скорее всего, Джудит, влюбившись в Ламберта-О’Брайана, рассказала ему про Кавендиша, а Джорджия – про то, что ее брат когда-то регулярно наведывался в Мейнарт-Хаус; таким образом О’Брайан и узнал в Эдварде первого возлюбленного Джудит. Если это так и если тот когда-то дурно поступил и с ней, и с Кавендишем, то, естественно, он в первую очередь его и должен был опасаться.

– Ясно. – Сэр Джон Стрейнджуэйс сдвинул брови. – Но к чему ты, собственно, клонишь? К тому, что история Джудит Фиер никак не связана с убийством?

– Да нет, разумеется. Еще как связана. К этому я и перехожу. Блаунт выстроил такую схему: Джек Ламберт, он же О’Брайан, отбивает Джудит у Кавендиша, влюбляет ее в себя, заделывает ей ребенка, бросает, а отказом приехать в ответ на призыв о помощи подталкивает к самоубийству. Все это дает Кавендишу веский мотив для мести. Но все эти факты можно истолковать совершенно иначе. Прежде всего, все мы хорошо знали О’Брайана: он бы никогда не обошелся так с девушкой; да, конечно, в молодые годы он любил погулять, но отнюдь не был тем, кого в фельетонах называют юбочником. К тому же имеются весьма убедительные свидетельства, что он был по-настоящему влюблен в Джудит.

– Няне так не казалось, – возразил сэр Джон.

– Она свидетель необъективный. Божий одуванчик с уклоном в снобизм. Кавендиш был «джентльмен», а Джек Ламберт – нет. Но хотя старушка истолковала случившееся столь же ложно, сколь и инспектор Блаунт, даже она поверила Джудит, когда та сказала, что ребенка она вовсе не ждет. Далее, Джек Ламберт отнюдь не «бросал» девушку: он поступил в армию, чтобы стать офицером, что дало бы ему возможность попросить у отца ее руки. Няня сказала, что в первые дни после отъезда Джека Джудит была «довольно бодра». И лишь потом сделалась бледной, молчаливой и задумчивой. И вовсе не потому, что ждала ребенка: «она никогда не лгала», сказала старушка, и я ей верю, тем более что она знает Джудит Фиер лучше, чем Блаунт. А также не потому, что Ламберт ее «бросил» – не было этого. А что еще – из того, что нам известно, – произошло между его отъездом и ее гибелью? Она получала письма от Кавендиша. Няня застала ее плачущей над одним из них. «Что мне делать? – говорила Джудит. – Ведь я ни в чем не виновата. Что я ему сделала, почему он так жесток со мной? Если папа узнает…» Няня подумала, что она говорит об О’Брайане. Ну а я убежден, что она имела в виду Кавендиша. Еще раньше няня написала ему и все рассказала. По моим предположениям, Кавендиш, в свою очередь, написал Джудит и пригрозил, что если она не даст отставку Джеку Ламберту и не вернется к нему, он расскажет про ее роман с Джеком отцу. В моем рассуждении, такой поступок вполне в характере Кавендиша – насколько мы его знаем, – это и объясняет отчаяние Джудит. Отец – человек жесткий, и она немного побаивалась его, даже когда он был в благостном расположении. Не удивительно, что сейчас она разрыдалась – «если папе станет известно…». Но мало того. Мы знаем, что Джудит, влюбившись, как ей показалось, в Кавендиша, затеяла с ним переписку. Тогда это была невинная девочка-сорванец, неопытная, романтически настроенная школьница. И я бы не поручился, что Кавендиш не пригрозил ей вдобавок ко всему прочему, что, если она не бросит Джека Ламберта, он и эти письма перешлет отцу.