Кристианна Брэнд - Не теряй головы. Зеленый – цвет опасности (сборник)

Кокрилл докурил первую сигарету, затушил окурок каблуком, затем почтительно поднял его и положил в пепельницу, стоявшую на шкафчике. И сразу же, без лишних предисловий приступил к делу:

– Ну, Уильям, полагаю, ты уже слышал про эти… смерти? Хиггинса и сестры Бейтс?

– Да. Новости у нас распространяются со скоростью лесного пожара. Бедняга Хиггинс был моим приятелем.

– А где ты с ним познакомился? В пивоварне?

– Нет, он был старшим в нашем добровольном отряде спасателей. Меня не призывали примерно год после того, как началась война, и я подумал, что могу пока поработать спасателем, чтобы девушки не цепляли мне на пиджак белое перо – знак трусости. Отличный был старикан наш Джо. Мы с ним не пропустили ни одного сигнала тревоги, ни одного налета. Вернувшись из отпуска, я зашел в центр гражданской обороны, чтобы повидаться с ним. Сидели, болтали и слушали радио, и он уже собирался идти на работу, и вдруг – бах! Громадная бомба угодила в самую середину крыши, полностью ее обвалив. Трое погибли, а мы с Джо уцелели, потому что нас прикрыла балка, но нам завалило ноги. Когда я пришел в себя, он был без сознания. Наконец подоспели спасатели и его забрали первым, потому что со мной все было более или менее нормально.

Усмехнувшись, Уильям добавил:

– К сожалению, я не могу с гордостью рассказать, как умолял их бросить меня и спасать старика, а я, мол, продержусь. Спасатели именно так и поступили, без всяких просьб с моей стороны. Самое удивительное, что все это время работало радио и мы слушали какую-то немецкую передачу. Я лежал в темноте, вокруг меня сочилась вода, где-то недалеко вытекал газ, моя нога адски болела, придавленная балкой, а в это время какая-то сволочь долдонила, что нам всем надо скорее подружиться с Германией, пока еще не поздно… С улицы доносился ужасный грохот, и бомбы падали, как спелые яблоки.

Однажды, когда Кокрилл ехал по Геронсфорду, зажигательная бомба пробила крышу и, попав на заднее сиденье, подожгла автомобиль. Ему хотелось рассказать об этом случае, и еще об одном, когда он угодил в воронку, которой полчаса назад не было. Если бы он ехал там двадцатью минутами раньше, если бы он не зашел в «Черную собаку» и не выпил стаканчик пива с хозяином, если бы не остановился, чтобы предложить подвезти до станции трех девушек из Женского вспомогательного корпуса, сейчас, наверное, его не было бы в живых. Однако Уильям, рассказав свою собственную историю и облегчив таким образом душу, уже вернулся к Хиггинсу.

– Не представляю, кому понадобилось убивать старика. Хороший был человек. Поверьте, когда работаешь под бомбами, быстро становится понятно, кто чего стоит.

Собственное участие в этой работе не казалось Уильяму чем-то особенно героическим.

Кокрилл раздул небольшой пожар на дымящемся конце новой сигареты.

– А еще кого-нибудь из тех, кто замешан в этом деле, ты знаешь?

Уильям глубоко затянулся и ответил, что он знает Эстер Сэнсон.

– И немного знаю Линли, она работала тут по ночам, пока кто-то не засунул ее голову в газовую духовку, а еще я видел Идена, когда он заходил проведать своих больных, и Барнса, конечно. Майор Мун осматривал сегодня мою ногу, поскольку хирург, который делала мне операцию, в отпуске. Мне он понравился. Мой отец был знаком с ним по работе в разных местных комитетах, и с доктором Барнсом, отцом здешнего анестезиолога.

– А мисс Вудс ты не знаешь?

– Нет. Она обещала Эстер, что придет со мной познакомиться, но пока не появлялась. В детстве я дружил с девочкой, которую так звали. Интересно, помнит ли она меня?

– Сомневаюсь, – сухо ответил Кокрилл. Заметив на лице Уильяма удивление, он быстро добавил: – Расскажи мне про юную мисс Линли, ты ведь видел ее в ту ночь, когда тебя сюда привезли?

– Да, она была ко мне очень внимательна, – ответил Уильям. – Я на нее свалился посреди ночи, и ей пришлось меня устраивать; она держалась совершенно спокойно и невозмутимо, словно ей больше нечем было заняться, хотя работы у бедняжки было невпроворот. Даже Хиггинсу пришлось признать, что она отлично справилась, хотя он и взъелся на нее за то, что она целовалась в закутке со своими хахалями. Нога у Хиггинса болела так, что он не мог уснуть, но старик сказал, что мисс Линли ни на минуту не выходила из палаты и откликалась по первому зову, хотя я даже не представляю, как такая маленькая хрупкая девушка может все это выдержать. Она смешная, конечно. Я слышал, как она позавчера в своем закутке разговаривала с Муном: тот рассказывал ей, как его сына сбил насмерть какой-то человек на велосипеде, и все, что она смогла сказать ему в утешение – это спросить о том, какого цвета был велосипед. Эстер говорит, это все потому, что, несмотря на все свое внешнее самообладание, она очень стеснительная.

– Она хорошая медсестра?

– Прекрасная, – тут же отозвался Уильям. – Разговаривает с больными, будто они капризные дети, и легко может уговорить тебя, что нога совсем не болит и что ты просто не догадываешься, как тебе хочется съесть свой рисовый пудинг. Она не терпит слабости или жалости к себе, но если тебе действительно плохо… Бог мой, она само сострадание. Пациенты ее обожают. В общем, мне Фредерика нравится.

Мужчина, лежавший на соседней койке, застонал, и Кокрилл, вздрогнув, потянулся под стул за своей шляпой.

– Бедняга… Что с ним такое?

– Приступы боли, – бодро ответил Уильям с безразличием, которое вырабатывается у пациентов больниц, вынужденных каждый день смотреть на страдания окружающих. – Вы скоро привыкнете. Я в первое время тоже стонал, и никто не пролил надо мной ни слезинки. По ночам, конечно, нелегко. У нас в палате вчера было две срочные операции, и мы не сомкнули глаз до самого утра. Впрочем, у нас есть возможность отоспаться днем. Удивительно, как быстро ко всему привыкаешь.

В палату вернули прооперированного пациента. Кокрилл немного побледнел, когда до его ноздрей донесся тошнотворный запах анестезии. Голова прооперированного болталась, лицо побагровело, рот был открыт, глаза закрыты… Обмякшее тело переложили на кровать, предусмотрительно подставив с одной стороны лоток. Каталку уже выкатывали из палаты, когда одна из фигур в зеленом одеянии вдруг развернулась и, распространяя вокруг себя отвратительный запах эфира, жизнерадостно воскликнула:

– Здравствуйте, инспектор! Как вы тут оказались?

– О, здравствуйте, мисс Вудс, – еле слышно пробормотал Кокрилл.

– Приглядывайте за ним, ладно? – сказала Вудс Уильяму, кивнув в сторону привезенного больного. – Если попытается встать, скажите ему, чтобы он лежал, и свистните сестре.

Она умчалась вслед за удаляющейся каталкой, крича на ходу:

– Эй, подождите меня!

Кокрилл вздохнул с облегчением, обнаружив, что пациента не оставили исключительно на попечение Уильяма, поскольку День – или Ночь? – вышла из закутка, постояла над вновь прибывшим пару минут, согнула его совершенно бескостную с виду руку и засунула ее под одеяло, а потом подложила больному несколько новых грелок. Какое-то время Кокрилл сидел молча, стараясь собраться с мыслями: его насторожило нечто сказанное молодым человеком… Или не сказанное… Наконец он поднял глаза, уже готовый задать вопрос, но слова так и не слетели с его губ. Уильям сидел, выпрямившись на подушке, и, глядя прямо перед собой рассеянным взглядом, тревожно бормотал: