Энн Перри - Грехи волка

– Согласен, мадам, и более того – убежден в этом, – искренне заверил ее Аргайл.

Гильфетер заерзал в кресле от желания вмешаться, но, понимая, что его время еще не пришло, с трудом сдержался.

Нечеловеческих усилий стоило сохранять выдержку и Рэтбоуну.

– И Эстер Лэттерли трудилась в госпитале в Скутари? – спросил защитник с выражением всего лишь легкого интереса. Какое бы предвкушение триумфа ни клокотало в его душе, угадать это по его лицу было невозможно.

– Да, она была одной из лучших медицинских сестер.

– Чем же она выделялась, мэм?

– Преданностью делу и мастерством. Там было слишком мало хирургов и очень много раненых. – Голос свидетельницы звучал холодно и сдержанно, но в нем чувствовалась такая убежденность, что весь зал ловил каждое ее слово. – Часто сестрам, чтобы спасти чью-то жизнь, приходилось делать то, что, по их представлениям, сделал бы в данной ситуации хирург: иначе этот человек был обречен.

Публика сердито загудела, возмущенная самой мыслью о такой самонадеянности, и по лицу судьи было понятно, что он отметил эту реакцию. Но Флоренс обратила не нее не больше внимания, чем на жужжание назойливой мухи.

– У Эстер хватало и смелости, и знаний, чтобы так поступать, – продолжала она. – Многие из живущих сегодня в Англии мужчин нашли бы в Крыму свои могилы, не будь она столь выдающейся женщиной.

Джеймс выждал несколько секунд, чтобы сказанное отчетливо запечатлелось в сознании присяжных, на чьих лицах отражалась борьба противоположных чувств. Они испытывали к мисс Найтингейл уважение, граничащее с религиозным поклонением, и в их сознании всплывали собственные воспоминания о войне и о связанных с ней потерях, о братьях и сестрах, павших в этой бойне или, возможно, спасенных усилиями подобных женщин. Но их возмущало попрание вековой традиции мужского превосходства, покушение на их неоспоримые до сих пор права. Эти колебания были для них мучительны.

– Благодарю вас, – наконец проговорил Аргайл. – Считаете ли вы ее человеком честным, правдивым и вместе с тем аккуратным в отношении прав и имущества других людей?

– Абсолютно и безоговорочно, – ответила Флоренс.

Адвокат заколебался.

Напряжение Оливера достигло предела. Он затаил дыхание. От решения, которое его коллеге предстояло сейчас принять, зависело, ждет их победа или поражение, жизнь или петля. Только они двое понимали все значение этого момента. Если Аргайлу удастся втянуть Гильфетера в спор с Найтингейл, та обрушится на него со всем пылом и страстью, на какую способна, и опрокинет все его аргументы и уловки. Если же у него хватит мудрости промолчать и отпустить ее, ценность ее показаний для защиты Эстер будет сведена на нет.

Как поведет себя Гильфетер? Достаточно ли Джеймс раздразнил его, упрятав крючок под приманкой?

Помедлив еще немного, защитник улыбнулся свидетельнице, еще раз поблагодарил ее за приезд на суд и уселся на место.

У Рэтбоуна бешено забилось сердце. Зал закачался у него в глазах. Секунды тянулись, как вечность.

Скрипнув креслом, Гильфетер поднялся с кресла.

– Вы – одна из самых любимых и уважаемых в стране женщин, мадам, и мне не хотелось бы выглядеть исключением, – осторожно начал он. – Однако истина важнее желаний любого из нас, и у меня есть к вам несколько вопросов.

– Разумеется, – согласилась Флоренс, круто повернувшись к нему.

– Мисс Найтингейл, вы сказали, что мисс Лэттерли – прекрасная медицинская сестра и даже что она при необходимости проявляла мастерство, не уступающее искусству военных хирургов?

– Это правда.

– А также, что она старательна, честна и смела?

– Безусловно. – В тоне сестры милосердия не было ни тени сомнения, ни намека на неуверенность.

Обвинитель улыбнулся:

– В таком случае, мадам, почему же ей приходилось зарабатывать на хлеб не службой на каком-нибудь ответственном посту в больнице, а путешествуя ночным поездом из Эдинбурга в Лондон и просто подавая лекарство пожилой леди, здоровьем не уступавшей большинству своих сверстниц? Не правда ли, с этой задачей вполне могла справиться любая горничная? – Весь его облик выражал вызов и торжество.

Оливер сжал кулаки, так что ногти впились ему в ладони. Отреагирует ли мисс Найтингейл так, как он рассчитывал, как надеялся?

Сидевший впереди него Аргайл не пошевелился, и лишь тонкая жилка у него на виске слегка подрагивала.

Флоренс неприязненно взглянула на Гильфетера, и лицо ее стало жестким.

«Ну же, ну…!» – мысленно умолял Рэтбоун.

– Потому что она – женщина откровенная, и у нее, слава богу, больше смелости, чем такта, – резко ответила свидетельница. – Ей не понравились порядки в больнице, и она отказалась выполнять распоряжения людей, смысливших в медицине гораздо меньше, чем она, но слишком высокомерных, чтобы выслушивать замечания от подчиненных. Если это и неправильно, то по крайней мере честно.

Присяжные заулыбались. В публике какой-то мужчина одобрительно захлопал, и снова наступила тишина.

– И весьма решительно, – сделав шаг вперед, добавил Гильфетер. – Даже, пожалуй, самоуверенно. Разве не так, мисс Найтингейл?

– На мой взгляд, нет.

– А по-моему, так! Самоуверенно и непростительно дерзко. Нельзя чересчур переоценивать себя, ставя собственное мнение выше суждений людей, получивших специальное образование, разбирающихся в своем деле – том самом деле, которому она сама никогда не училась, а лишь постигала на опыте, в обстоятельствах чрезвычайных…

– Мистер Гильфетер, – решительно перебила обвинителя свидетельница, сверкнув глазами и дрожа от негодования. – Вы или пытаетесь разозлить меня, сэр, или слишком наивны для человека вашего возраста и положения! Имеете ли вы хоть малейшее понятие о тех «чрезвычайных обстоятельствах», о которых столь презрительно отзываетесь? Вы прекрасно одеты, сэр. У вас крепкое здоровье. Часто ли вы остаетесь без обеда? Представляете ли вы, что такое голод, когда человек готов глодать крысиные кости?

По залу прошел гул. Зрители подались вперед. Судья вздрогнул.

– Мадам… – запротестовал обвинитель, но Флоренс его не слушала.

– У вас целы руки и ноги, – продолжала она. – А приходилась вам видеть людей с отрезанными ногами? Знаете ли вы, насколько быстро убивает человека гангрена? Вы смогли бы нащупать в кровавом месиве раны артерию и тем самым спасти умирающего? Ваши нервы выдержали бы это? А желудок?

– Мадам!.. – снова попытался перебить ее Гиль-фетер.

– Не сомневаюсь, что вы прекрасный специалист в своем деле, – с напором продолжала дама, не наклонившись при этом к барьеру кафедры, как поступил бы в такой момент кто-либо другой, а стоя очень прямо, с высоко поднятой головой. – Но часто ли вам приходится трудиться день и ночь на протяжении многих дней? Или к вечеру вы непременно возвращаетесь домой, к мягкой постели, теплой и уютной, чтобы до утра наслаждаться спокойным отдыхом? Случалось ли вам лежать на холщовой подстилке, брошенной прямо на землю, когда холод не дает заснуть и в памяти оживает бред умирающих? Слышать вокруг предсмертные хрипы и знать, что то же самое будет и завтра, и послезавтра, и еще много-много дней, а в твоих силах только чуть облегчить их страдания – лишь на самую малость?