Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)

А это делало возможными сразу несколько версий.

Но вслух по поводу только что состоявшегося разговора я предпочел не высказываться, напомнив:

– Теперь нам пора отправляться на церковный погост.

Мы спустились в вестибюль. Свет был выключен, если не считать единственной настольной лампы под абажуром. Даже сюда снаружи просочились туманные пары. Они чуть заметно клубились, придавая нереальный вид обычно невзрачному, хотя все еще вполне респектабельному холлу.

Мы так и не сняли своих курток, а в руках держали фонарики.

– Пойдемте, Барнс… – начал я, но вынужден был прерваться, потому что почувствовал, как поток сырого и холодного воздуха обдал мне шею, и я повернулся. Сержант сделал то же самое.

Прямо за порогом наполовину открытой парадной двери стояла фигура, почти невидимая в туманной мгле. Постепенно я разглядел высокий и стройный женский силуэт. В руках женщина держала что-то серое. Какое-то время она, казалось, не могла решиться, входить ей внутрь или нет. Затем все же открыла дверь полностью и вошла в вестибюль.

Я узнал мисс Хейвуд. Ее привлекательное старомодной красотой лицо выглядело как обычно серьезным. «Артистическая» прическа в греческом стиле была слегка в беспорядке от ветра, а волосы пропитались влагой морского воздуха. То, что она держала в руках, оказалось большим букетом из веток восковницы с темно-красными ягодами.

Она пошла в нашу сторону, а ее губы стали складываться в подобие чарующей улыбки. При этом в ней было что-то от хозяйки кафе, встречавшей новых клиентов с особым блюдом из сегодняшнего меню.

– Здравствуйте, доктор Уэстлейк, – Барнса она приветствовала наклоном головы. – Чудесная нынче ночь! Такая неистовая, такая романтичная!

– Вы находите? – спросил я, чуть не поперхнувшись.

– А какая красота эта восковница! Я нашла кусты среди дюн и не смогла удержаться. – Она звонко рассмеялась. – Такая отрада для глаз. И насколько это живописно. Я непременно сделаю завтра набросок натюрморта. На мысе Талисман я всегда чувствую себя так хорошо! И я преисполнена истинной бодростью после того, как…

Я догадался, что она скажет сейчас. И с трудом удержался от соблазна прокричать эти слова в унисон с ней.

И не ошибся.

– …как подышала свежим воздухом, – сказала мисс Хейвуд.

Снова вложив в улыбку все свое очарование, она проплыла мимо нас, поднялась по лестнице и исчезла.

После столь грациозного, но мимолетного появления мисс Хейвуд мы с Барнсом опять оказались в туманной тьме. Сержант постепенно отошел от слишком невнятных для него бесед в отеле. И пока мы с ним спускались по дюнам к пляжу, он втянул меня в разговор на тему: Мыс Талисман и преступность.

– Говорю же вам, доктор Уэстлейк, ничего подобного в Талисмане не происходило. То есть совсем ничего с тех времен, когда двадцать лет назад, я пришел работать в полицию и прогремело дело Коры Митчелл.

Барнс отличался собачьим упрямством. Я мог бы заранее догадаться, что рано или поздно мне придется выслушать историю этой падшей женщины – сестры Митчелла. Но из чистой вежливости все же спросил:

– Коры Митчелл? Уж не о сестре ли мистера Митчелла здесь идет речь?

– О ней самой, – ухмыльнулся Барнс. – Хотя ему лучше даже не напоминать. Нет, сэр, не стоит произносить ее имени вслух, если он где-то рядом. Не пожелал потратить даже полдоллара, чтобы похоронить сестру по-людски, когда пару недель назад она умерла в тюрьме Халинга.

– Вот оно что! – сказал я, споткнувшись об один из любимых кустов мисс Хейвуд. Во мне уже взыграло легкое любопытство. Мистер Митчелл внешне не принадлежал к числу людей, у кого сестра могла оказаться преступницей.

– Да вы сами должны помнить о Коре Митчелл, – продолжал сержант. – Ее снимки попали тогда во все газеты. Даже в Нью-Йорке. Похитительница драгоценностей. Обыкновенная воровка, как говорят. Но Кора работала по-крупному. А поймали ее в итоге именно здесь. В нашем Мысе Талисман. – В голосе Барнса промелькнула даже чуть заметная гордость. – И я лично брал ее под арест. Прямо в городке, в отцовском доме. Моя физиономия тоже тогда красовалась в газетах. Да, сэр, славные были деньки.

Прилив все еще продолжался. Теперь уже прибой с грохотом обрушивался на песок совсем близко от нас. Но мы все же закончили спуск на пляж, идти по которому было заметно легче, чем по дюнам. И быстрыми шагами направились в противоположную от «Головы монаха» сторону – к постепенно осыпавшемуся выступу берега, где прежде был погост при старой церкви.

Барнс, конечно же, знал побережье как свои пять пальцев. И когда мы достигли определенной точки, которая, на мой взгляд, пока ничем не отличалась от прочих, он сказал:

– Вот где начинается старое кладбище. Сразу за следующей дюной.

Мы свернули с пляжа левее и, разумеется, сразу же попали на достаточно крутой, местами поросший травой склон дюны, которая обрамляла выступ берега. Песок осыпался под ногами, но справившись с подъемом, оказались буквально в нескольких футах от места, где мы с Дон впервые заметили свет фонаря.

Было что-то необычное в этом церковном погосте. Темнота, туман, грохот волн – все казалось таким же, как и повсюду. Но ощущалась и разница: едва уловимое, пугающее дыхание смерти, дополняемое каким-то особым ощущением полной уединенности.

Наши фонарики высветили чуть заметные холмики, бывшие некогда вполне достойными местами упокоения прежних поколений обитателей городка.

– Ну, доктор Уэстлейк, где же та могила, которую вы видели?

Я постарался сориентироваться.

– Фонарь находился сначала примерно вот здесь, когда мы увидели его свет, а потом переместился ближе к церкви. И задержался там, где я наткнулся на разрытую могилу рядом с невысокой елочкой. Ее должно быть нетрудно найти.

Мы стали осторожно двигаться среди холмиков; наши фонарики едва пробивали мутную тьму. Я вдруг ощутил, что готов вновь увидеть то загадочное розовое свечение, пробивающееся сквозь пелену тумана.

Но никакого свечения мы, конечно же, не увидели. Все вокруг было смутно, блекло и мертво.

– Это должно быть где-то совсем рядом, – пробормотал я.

И еще не закончив фразы, я заметил, как мой фонарик высветил из темноты едва различимый силуэт невзрачной ели всего в нескольких ярдах впереди.

Позади дерева еще более смутными тенями торчали надгробные камни, сумевшие до сих пор устоять под напором стихии. А дальше скорее угадывалось, чем виднелось, громоздкое каменное строение – сама церковь.

Я первым двинулся по проходу между могил в сторону дерева.

– Фонарь был оставлен там же – внутри разрытой могилы, а рядом в траве – большая лопата.

Мы достигли нужного места. У меня не было сомнений, что это оно. Мы направили лучи фонариков вниз.