Ричард Фримен - Поющие кости. Тайны д'Эрбле (сборник)

— Говорят, разделенное горе — это полгоря, — произнес я, пробуя хоть как-то ее утешить.

Через пять минут мы были на трехгранной площади перед приятным с виду домом семьи Д’Эрбле. От него веяло стариной. На воротах красной краской изящная надпись: «Коттедж в плюще». Из окна эркера первого этажа за нами встревоженно наблюдала пожилая женщина. Ее, видимо, смутило состояние нашей одежды. Она исчезла и вновь появилась в открытых дверях.

Мисс Д’Эрбле повернулась и протянула руку:

— До свидания. Надеюсь, позднее я смогу отблагодарить вас за доброту.

Она вошла в калитку, направляясь по неширокой мощеной дорожке к двери, где ее ждала старая нянька.

Стук закрывшейся калитки как будто обозначил конец одного действия и начало другого. До сих пор мое внимание было полностью приковано к мисс Д’Эрбле и ее горю, но теперь, когда она ушла, я немедленно принялся размышлять над сегодняшними событиями.

Как объяснить эту трагедию? Несчастный случай? Нет, не похоже. Человек может упасть в глубокую воду и утонуть: оступиться в темноте, споткнуться о причальный канат или что-нибудь похожее… Но там ничего похожего не было и в помине. В том месте, где находилось тело, глубина озерца не больше двух футов, а ближе к берегу и того меньше. Так что если он и забрел туда в темноте, то мог легко выбраться на землю. Впрочем, как он мог туда забрести? Единственно, если с какой-то целью. Неужели, чтобы покончить с собой?

Размышляя над этим, я обнаружил, что не желаю принимать такую версию, несмотря на опасения и, может быть, подозрения дочери. Пока мы шли к дому, она рассказала кое-что об отце, и я понял, что это был человек всеми любимый, а значит, скорее всего счастливый. А счастливые люди самоубийством не кончают.

Но если отвергнуть версию самоубийства, то что же останется?

Озадаченный непостижимой тайной, я не переставал думать и садясь в трамвай, где прошел в самый конец, чтобы никто не видел мои мокрые брюки. Тайна смерти Джулиуса Д’Эрбле меня волновала не потому, что я был излишне любопытен. Нет. Его судьбу я неожиданно начал воспринимать как нечто личное, касающееся меня самого. Я знал его дочь всего несколько часов, но это были часы, которые мы с ней никогда не забудем. Что странным образом позволяло мне думать о ней как о близком человеке.

О том, чтобы разрешить загадку самому, не могло быть и речи. Но я знал, как поступить. Me- дицинский институт при больнице Святой Маргариты, где я учился, славился своими преподавателями. А кафедру судебной медицины у нас возглавлял один из крупнейших специалистов в этой области — доктор Джон Торндайк. Надо ли говорить, что в связи с загадкой о гибели мистера Д’Эрбле я сразу подумал об этом замечательном человеке. Во время учебы он несколько лет был моим куратором. В его доме я ни разу не был, но в последний раз он мне сказал, что, если понадобится совет, я могу обращаться к нему в любое время. И сейчас это время наступило. Я знал, что сегодня у него нет занятий, домашний же адрес можно было найти в институтском реестре.

На часах начало первого, было время переодеться и поесть.

Два часа спустя я двигался по приятной, обсаженной тенистыми деревьями улице, посматривая на номера домов. А вот и вырезанный на камне в основании изящного кирпичного портика галереи XVII века номер дома Торндайка. Кажется, мой учитель на месте: дверь с его фамилией на дощечке была распахнута, за ней виднелась вторая, внутренняя, с висящим рядом отполированным медным дверным молотком, которым я и воспользовался.

На мой стук почти сразу отозвался невысокий, похожий на священника джентльмен в черном льняном фартуке и черных же гетрах на ногах. Он застыл с вежливым вопросом в глазах.

— Могу я увидеть доктора Торндайка? — спросил я и, чуть помедлив, добавил: — По делу.

Невысокий джентльмен осветился лучезарной улыбкой, при этом его лицо покрылось сетью маленьких симпатичных морщинок.

— У доктора ленч в его клубе, но он скоро вернется. Желаете подождать?

— Конечно, — отозвался я. — Надеюсь, мой визит его не обеспокоит.

Невысокий джентльмен снова улыбнулся:

— Дела, связанные с профессией, доктор беспокойством не считает. Да и любой человек, если к нему обратились по делу, доставляющему удовольствие, вряд ли сочтет, что его побеспокоили.

Произнося эти слова, он поглядывал на стол, где стоял микроскоп, поднос с препаратами и крепежным материалом. Рядом лежала стопка матерчатых лоскутков.

— Извините, что оторвал вас, кажется, вы заняты, — сказал я.

— Это пустяки, — отозвался он. — Но, пожалуй, пора продолжить работу.

Он усадил меня в мягкое кресло, а сам занял место за столом и принялся возиться с лоскутками, отделяя от них нити. Понаблюдав некоторое время за его точными, выверенными движениями, я хотел было спросить, зачем эти нити нужны, как вдруг он вскинул иглу, которой работал, и прислушался.

— А вот и доктор.

Через секунду я тоже уловил едва слышный звук шагов, доносившийся издалека. Очевидно, ассистент доктора обладал слухом сторожевой собаки; он прекратил работу и собрал нити на краю стола. Шаги тем временем приближались, наконец дверь распахнулась, и появился доктор. Ассистент немедленно сообщил ему о моем присутствии.

Доктор улыбнулся:

— Полтон, вы недооцениваете мою способность к наблюдению. Я отчетливо вижу этого джентльмена невооруженным глазом. Здравствуйте, Грей. — Он радушно пожал мне руку.

— Сэр, если вы не можете уделить мне время для разговора, — смущенно проговорил я, — то я приду в другой раз… Мне нужно проконсультироваться по весьма загадочному делу.

— Друг мой, — Торндайк похлопал меня по плечу, — для весьма загадочных дел время у меня всегда найдется. Позвольте только повесить шляпу и набить трубку, а затем можете начать приводить меня в содрогание.

Мистер Полтон удалился, уложив лоскутки на поднос, а доктор Торндайк избавился от своей шляпы и, закурив, сел в кресло напротив с блокнотом, приглашая меня рассказывать. Что я и сделал.

Он внимательно слушал, время от времени делал заметки в блокноте и не прерывал рассказ. Когда я закончил, доктор просмотрел свои заметки и поднял глаза.

— Первая версия очевидна — самоубийство. У вас есть основания, кроме уже упомянутых, ее не принимать?

— Разве только вспомнить ваши наставления, — произнес я уныло. — Что к версиям самоубийства в делах, где не все очевидно, следует относиться скептически.

Он одобрительно кивнул:

— Да, это один из главных принципов судебно-медицинской практики. Версию самоубийства следует рассматривать, когда разобраны все другие варианты. Но у нас нет никаких фактов, относящихся к делу. Возможно, что-то прояснится во время разбирательства у коронера. А может, и не прояснится. Но вас-то что здесь беспокоит? Ведь вы всего лишь свидетель, обнаруживший тело, и никогда с этими людьми знакомы не были.