Агата Кристи - Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане

— Хотел бы я быть уверенным в том, — пробормотал Грэйвс. Он немного склонил набок свою печальную голову и спросил: — Не знаете ли вы кого-нибудь, кто наверняка не получал письма?

— Что за странный вопрос! Местные жители не посвящают меня в свои тайны.

— Нет-нет, мистер Бартон, я не это имел в виду. Я только хотел спросить, не знаете ли вы кого-нибудь одного, конкретного, кто, по вашему убеждению, анонимок не получал?

— А в самом деле. — Я колебался. — Я знаю, в некотором смысле.

И я пересказал свой разговор с Эмили Бэртон и все, что она говорила мне.

Грэйвс выслушал информацию с каменным лицом и сказал:

— Да, это может пригодиться. Я это учту.

Мы с Гриффитсом вышли наружу, под полуденное солнце. Очутившись на улице, я негромко чертыхнулся:

— Какое прелестное местечко для человека, приехавшего поваляться на солнышке и подлечить свои раны! Оно полно отравы, это местечко, — а выглядит мирным и невинным, как Эдемский сад!

— Даже там, — сухо сказал Оуэн, — нашлась одна змея.

— Послушайте, Гриффитс, они что-нибудь знают? У них есть уже какие-то идеи?

— Понятия не имею. Полицейские всегда выглядят такими искренними и при этом ничего вам не говорят.

— Да. Нэш — хороший человек.

— И очень способный.

— Если тут в городке есть кто-то совершенно спятивший, вы-то должны знать, — сказал я обвиняющим тоном.

Гриффитс покачал головой. Он выглядел обескураженным. И хуже того — он казался очень обеспокоенным. Хотел бы я знать, подозревает ли он кого-то.

— Я полагаю, второй взнос арендной платы я должен сделать авансом. Но мне очень хочется, заплатив, тут же уехать отсюда вместе с Джоанной. Избавиться от отдыха в арендованных владениях.

— Не уезжайте, — сказал Оуэн.

— Почему бы это?

Он не ответил. Помедлив минуту-другую, он сказал:

— Конечно, после всего… осмелюсь сказать, вы правы. Лимсток нынче нездоров. Это… это может повредить вам… или вашей сестре.

— Ничто не может повредить Джоанне, — возразил я. — Она крепкая. Это я слабак. Когда-нибудь штучки с письмами доведут меня до болезни.

— Они меня доведут до болезни, — сказал Оуэн.

Я приоткрыл дверь агентства.

— Но я не уеду, — заявил я. — Вульгарное любопытство сильнее малодушия. Я хочу знать, чем все это кончится.

Я вошел в агентство.

Женщина, печатавшая на машинке, встала и шагнула навстречу мне. У нее были завитые волосы и фальшивая улыбка, но я нашел ее куда более интеллигентной, чем те очкастые девицы, которые обычно распоряжаются в провинциальных конторах.

Секундой позже я осознал, что уже встречался с ней. Это была мисс Гинч, бывшая служащая Симмингтона.

Я отметил этот факт.

— Вы работали у «Гэлбрайта, Гэлбрайта и Симмингтона», не так ли? — спросил я.

— Да. Да, конечно. Но я решила, что лучше уйти оттуда. Здесь вполне хорошее место, хотя и меньше платят. Но есть вещи, которые не измерить деньгами, вам не кажется?

— Несомненно, — подтвердил я.

— Эти жуткие письма, — произнесла мисс Гинч свистящим шепотом. — Я получила одно такое. Обо мне и мистере Симмингтоне. О, это было ужасно, там говорились такие кошмарные вещи! Я знаю свои обязанности, и я отнесла его в полицию, хотя, уж конечно, не слишком-то это для меня приятно , а?

— Да-да, это очень неприятно.

— Они поблагодарили меня и сказали, что я поступила правильно. Но я подумала потом: раз уж люди говорят такое — а ясно, они должны были говорить, иначе откуда бы этот «писатель» подцепил такую идею? — я обязана уйти подальше даже от намеков на что-либо в этом роде, потому что ничего никогда не было между мной и мистером Симмингтоном.

Я был более чем смущен.

— О, конечно, конечно, нет…

— Но люди так несправедливы! Да, увы, так несправедливы!

Я, несколько нервно пытаясь обойти мисс Гинч, тем не менее успел взглянуть в ее глаза и сделал при этом весьма неприятное открытие. Мисс Гинч искренне наслаждалась собой. Однажды в этот день я уже встретился с человеком, который получал удовольствие от анонимных писем. Но энтузиазм инспектора Грэйвса был профессиональным. А наслаждение мисс Гинч показалось мне просто подозрительным и внушающим отвращение.

Странная мысль мелькнула у меня: а не сама ли мисс Гинч написала эти письма?

Вернувшись домой, я обнаружил там миссис Дан-Кэлтроп, беседующую с Джоанной. Мне подумалось, что супруга викария выглядит бледной и больной.

— Это было для меня ужасным потрясением, мистер Бартон, — сказала она. — Бедняжка, бедняжка!

— Да, — сказал я. — Это ужасно — думать, что человека довели до того, что он лишил себя жизни.

— О, вы имеете в виду миссис Симмингтон?

— А разве вы не о ней?

Миссис Дан-Кэлтроп покачала головой.

— Конечно, кто-то в этом виноват, но это должно было произойти во всяком случае, не так ли?

— Должно было произойти? — произнесла Джоанна сухо.

Миссис Дан-Кэлтроп повернулась к ней:

— О, я думаю так, дорогая. Если вы считаете самоубийство способом избежать хлопот, то становится не особенно важно, что именно вы считаете хлопотами. И при любой серьезной неприятности, столкнись миссис Симмингтон с ней лицом к лицу, она сделала бы то же самое. И все, что тут можно утверждать, — что она была женщиной, склонной к такому поступку. Никто не мог бы этого предположить. Она всегда казалась мне эгоистичной до глупости, с твердой линией в жизни. Нет повода к беспокойству, могли бы вы подумать, — но я начинаю понимать, как мало я в действительности знаю о каждом.

— Мне любопытно, о ком же вы сказали «бедняжка», — заметил я.

Она уставилась на меня.

— Разумеется, о той женщине, которая пишет письма.

— Не думаю, — холодно сказал я, — чтобы я стал за нее переживать.

Миссис Дан-Кэлтроп наклонилась вперед, положила руку мне на колено.

— Но неужели вы действительно… неужели вы не чувствуете ? Вы только вообразите! Подумайте, как отчаянно, безнадежно несчастен должен быть человек, пишущий такие вещи! Как он одинок, оторван от человеческих радостей! Насквозь отравленный, до краев наполненный заразой, ищущей выхода. Поэтому я чувствую угрызения совести. Некто в этом городе мучается от такого ужасного несчастья, а я об этом не догадывалась. Тут нельзя помочь действием — я никогда этого не делаю. Но этот душевный порок — вроде нарыва на руке, черного и распухшего. Если его вскрыть, гной вытечет, и опасность минует. Да, бедняжка, бедняжка…

Она встала, собираясь уходить.

Я не мог согласиться с ней. Я ни в коем случае не испытывал сочувствия к сочинителю анонимных писем. Но я спросил с любопытством:

— А вы не догадываетесь, кто эта женщина?

Миссис Дан-Кэлтроп перевела на меня взгляд — в ее чудесных глазах отражалось замешательство.