Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)

«У меня голова раскалывается», — говорит он.

«Я очень сожалею, мистер Джеффрис, — говорю. — Может, принести вам аспирину?..»

«Нет, — говорит он, — не в том дело. Эта идея… Словно бы я пошел удить форель, а выловил тунца. Я пишу книги, понимаете? Беллетристику».

«Да, сэр, мистер Джеффрис, — говорю я. — Я две читала, и, по-моему, они замечательные».

«Неужели? — говорит он и смотри на меня, как на свихнутую. — Ну, вы очень любезны. Сегодня утром я проснулся, и меня осенила идея».

«Да, сэр, — думаю я, — идея вас осенила, да такая горяченькая, да такая свеженькая, что просто выплеснулась на простыни. Но ее больше там нет, так что не тревожьтесь». И чуть не засмеялась вслух. Только, Дарси, думаю, не удержись я, он бы все равно не заметил.

«Я заказал завтрак, — говорит он и указывает на сервировочный столик у двери, — и пока ел его, обдумывал эту маленькую идею. Решил, что она подойдет для рассказа. Есть журнал, вы знаете… „Нью-Йоркер“… ну, да не важно». — Он не собирался объяснять про журнал «Нью-Йоркер» черной девчонке вроде меня, понимаешь?

Дарси ухмыльнулась.

— А он продолжает: «Но к тому времени, когда я кончил есть, получалось уже что-то вроде повести. А потом… когда я набросал еще кое-какие мысли… — Он засмеялся, визгливо так. — По-моему, у меня уже десять лет такой хорошей идеи не было. А может быть, и никогда. Как, по-вашему, могли два брата-близнеца — но не идентичные — во время Второй мировой войны сражаться друг с другом?»

«Ну, не в Тихом океане», — сказала я. Думаю, Дарси, в другое время у меня не хватило бы духа разговаривать с ним. Я бы просто стояла там и пялилась на него. Но у меня все еще было чувство, будто я за стеклом или словно зубной врач впрыснул мне новокаина, и он еще действует.

Он засмеялся, будто никогда ничего смешнее не слышал, и сказал: «Ха-ха! Нет, не там. Там такого произойти не могло. Другое дело в Европе. И они могли сойтись лицом к лицу в Арденнах».

«Ну, может быть…» — начала я, только тут он снова заметался по комнате, запустив руки в волосы, так что они дыбом встали.

«Я знаю, это смахивает на дешевую мелодраму, — сказал он, — на дешевую жвачку вроде „Под двумя флагами“ или „Армандейла“, но идея близнецов… и можно дать рациональное объяснение… вижу, как именно… — Он вихрем обернулся ко мне. — Произведет это драматическое впечатление?»

«Да, сэр, — сказала я. — Истории про братьев, которые не знают, что они братья, всем нравятся».

«Да, безусловно, — сказал он. — И позвольте добавить…» — Тут он замолчал, и я увидела, как на его лице появилось странное выражение. Очень странное, но я прочитала его без запинки. Будто он очнулся и увидел, что наделал глупостей. Ну, как человек, который намазал лицо бритвенным кремом и начал бриться электробритвой. Он разговаривал с черномазой горничной о возможно самой лучшей его идее в жизни — с черномазой горничной в отеле, которая, конечно, считает замечательными книгами что-нибудь вроде «Края ночи». Он уже забыл, как я сказала ему, что прочла две его книги…

— Или думал, что ты просто подлизывалась, чтобы получить чаевые побольше, — заметила Дарси.

— Ага! Он именно так и смотрел на людей. Ну, это выражение так прямо и сказало, что до него, наконец, дошло, с кем он разговаривает. Только и всего.

«Думаю, я останусь тут подольше, — сказал он. — Скажи им в регистратуре, хорошо? — Он повернулся, чтобы снова начать расхаживать по комнате, и стукнулся коленом о сервировочный столик. — И убери отсюда это блядство, ладно?»

«Вы хотите, чтобы я пришла попозже и…» — начала я.

«Да, да, да, да, — говорит он, — приходи попозже и делай, что захочешь, но сейчас будь милашкой и убери отсюда все лишнее, включая себя».

Я так и сделала, и в жизни не испытывала облегчения больше, чем в ту минуту, когда дверь номера закрылась за мной. Я откатила сервировочный столик к стенке коридора. Завтрак был — сок, омлет с грудинкой, и я уже хотела пойти дальше, как вдруг вижу, что на его тарелке лежит гриб, отодвинутый к краю вместе с остатками омлета и кусочком грудинки. Я посмотрела на гриб, и у меня словно свет в голове вспыхнул. Я вспомнила гриб, который дала мне она, старая Мама Делорм, в пластмассовой коробочке. Я вспомнила, как нашла ее в кармане платья, и куда я положила ее потом. Гриб на его тарелке выглядел совсем таким же — сморщенным, высохшим, будто это была поганка, а не съедобный гриб, и такая, от которой могло стать очень плохо.

Она посмотрела на Дарси.

— И он откусил часть этого гриба. Пожалуй, больше половины.

Дежурил тогда мистер Бакли, и я сказала ему, что мистер Джеффрис думает остаться подольше. Мистер Бакли сказал, что это, по его мнению, проблемы не составит, хотя мистер Джеффрис намеревался уехать как раз сегодня.

Тогда я пошла на кухню и потолковала с Бедилией Ааронсон — ты ведь помнишь Бедилию — и спросила, не заметила ли она утром чего-нибудь странного. Бедилия спросила, о чем это я, а я сказала, что сама толком не знаю. Она говорит: «А почему ты меня спрашиваешь, Марти?», а я говорю, что лучше мне не объяснять. Она сказала, что в кухню никто не заходил, даже официант, обслуживающий номера, который клеится к подавальщице.

Я пошла к двери, и тут она говорит: «Разве что ты про старую даму-негритянку?»

Я повернулась к ней и спросила, что это была за старая дама-негритянка.

«Ну, — говорит Бедилия, — думаю, она с улицы зашла, уборную искала. Сюда по этой причине раза два в день кто-нибудь да заглянет. Негры иногда не спрашивают, как туда пройти, боятся, что швейцар их вышвырнет, пусть даже они хорошо одеты… а таких, ты, конечно, знаешь, не так уж мало. Ну, во всяком случае, эта бедная старая душа забрела сюда… — Она замолчала и посмотрела на меня. — Тебе нехорошо, Марта? Ты словно вот-вот без чувств хлопнешься».

«Не хлопнусь, — говорю. — А что она тут делала?»

«Да просто покрутилась немного, на сервировочные столики смотрела, будто не знала, куда зашла, — сказала Бедилия. — Бедная старушенция! Восемьдесят, не меньше… и вид такой — подуй ветер, и она сразу в небо взовьется, что твой змей… Марта, пойди сюда и сядь. Ты — ну прямо портрет Дориана Грея из кино».

«Как она выглядела? Да говори же!»

«Так я же и говорю. Старуха. Они для меня все на одно лицо. Правда, у этой был шрам на лице. До самых волос. Он…»

Дальше я ничего не услышала, потому что хлопнулась-таки в обморок.

Меня отпустили домой пораньше, и только я туда добралась, как меня потянуло выхаркнуть и выпить воды побольше, и опять вывернуться над унитазом. Но пока я села к окну, выходящему на улицу, и побеседовала сама с собой.

Нет, то, что она со мной сделала, было не просто гипнозом. А чем-то гораздо сильнее гипноза. Я все еще вроде не верила в колдовство и все такое прочее, но что-то она со мной сотворила, тут уж никуда не денешься, и чем бы это ни было, мне оставалось только приспосабливаться. Уйти с работы я не могла — при муже, который на поверку оказался самым никудышным, и вроде бы с младенцем на подходе. Я даже не могла попросить о переводе на другой этаж. Года два назад попросила бы и не задумалась, но я знала, что меня прочат в помощницы старшей горничной десятого — двенадцатого этажей, а это означало прибавку. И еще важнее, это означало, что они почти наверное возьмут меня на прежнее место после родов.