Филлис Джеймс - Первородный грех

Клаудиа обратила на нее задумчивый, чуть презрительный взгляд:

— А чего вы, собственно, от нас ждете? Чтобы мы сидели тут молча? Или читали хорошую книгу? Узнали у Джорджа, не пришли ли свежие газеты? По-моему, разговор помогает. Жерар — мой брат. Если я способна — в разумных пределах — хранить спокойствие, то и вы можете. Вы, хоть и не так уж долго, делили с ним постель, но вы никогда не были частью его жизни.

— А вы, Клаудиа? Или кто-то из нас? — тихо спросил Де Уитт.

— Нет. Но когда до меня дойдет, что он и правда умер, когда я до конца поверю, что это действительно произошло, я стану горевать о нем, можете не сомневаться. А пока — нет. Не сейчас и не здесь.

Все это время Габриел Донтси сидел молча, не поворачивая головы, смотрел за окно — на Темзу. Сейчас он впервые заговорил, и все они повернулись и посмотрели на него, как бы вдруг вспомнив, что он тоже здесь. Он спокойно сказал:

— Я думаю, он мог умереть от отравления угарным газом. Цвет кожи ярко-розовый — это один из явных признаков, к тому же в комнате было необычайно тепло. Вы не заметили, Клаудиа, что в комнате необычайно тепло?

Какое-то мгновение все молчали. Потом Клаудиа ответила:

— Я очень мало что заметила, кроме Жерара и этой змеи. Вы хотите сказать, что он отравился газом?

— Да, я хочу сказать, что он отравился газом.

Два последних слова будто прошипели в воздухе.

— Но разве новый газ со дна Северного моря не безвреден? — спросила Франсес. — Я думала, теперь уже невозможно покончить с собой, засунув голову в духовку.

Объяснять принялся Де Уитт:

— Этот газ не отравляет дыхание. Он абсолютно безопасен при условии, что им правильно пользуются. Но если Жерар включил газовый камин, а комната не проветривалась, как надо, камин мог гореть неправильно и вырабатывать угарный газ. Жерар мог утратить ориентацию и потерять сознание, прежде чем понял, что происходит.

— А потом кто-то нашел его мертвым, выключил газ и обернул змею вокруг шеи, — сказала Франсес. — Значит, произошел несчастный случай, как я и говорила.

Снова тихо и спокойно заговорил Донтси:

— Все совсем не так просто. Зачем ему понадобилось зажигать камин? Вчера вечером было не особенно холодно. А если он зажег камин, зачем закрывать окно? Оно было закрыто, когда я увидел Жерара мертвым, а я оставил окно открытым, когда уходил в понедельник. В понедельник я последний раз там работал.

— А если он планировал работать в архиве так долго, что ему понадобилось зажечь камин, почему он оставил пиджак и ключи у себя в кабинете? — спросил Де Уитт. — Все это абсолютная бессмыслица.

В наступившей тишине Франсес вдруг воскликнула:

— Мы забыли о Люсинде! Кто-то должен ей сообщить.

— Господи, ну конечно же, — сказала Клаудиа. — О леди Люсинде мы вечно склонны забывать. Почему-то я не думаю, что она может с горя броситься в Темзу. Эта помолвка мне всегда казалась несколько странной.

— Все равно мы не можем допустить, чтобы она узнала об этом из утренних газет или из программы «Новости юго-восточного Лондона», — заметил Де Уитт. — Надо, чтобы кто-то из нас позвонил леди Норрингтон. Она сама сообщит дочери неприятную новость. Лучше, чтобы она услышала это от вас, Клаудиа.

— Думаю, вы правы. Лишь бы не пришлось ехать туда с утешениями. Пожалуй, стоит позвонить прямо сейчас. Сделаю это из своего кабинета, то есть если полиция его еще не оккупировала. Полицейские у нас в издательстве — все равно что мыши в доме. Слышишь, как они скребутся, даже когда их на самом деле не видно и не слышно, и раз уж они тут завелись, чувство такое, что от них никогда не избавишься.

Она поднялась на ноги и неверными шагами направилась к двери, неестественно высоко держа голову. Донтси попытался было встать, но одеревеневшие суставы, казалось, не желали слушаться хозяина, так что ей на помощь быстро двинулся Де Уитт. Однако Клаудиа отрицательно тряхнула головой, мягко отвела поддержавшую ее руку и вышла.

Не прошло и пяти минут, как она вернулась со словами:

— Ее нет дома. Вряд ли такое сообщение следует оставлять на автоответчике. Попробую позвонить позже.

— А как быть с вашим отцом? — спросила Франсес. — Ведь ему сообщить еще важнее.

— Конечно, ему сообщить важнее. Я сегодня вечером поеду к нему.

Тут дверь отворилась без предваряющего стука, и в зал заглянул сержант-детектив Роббинс:

— Мистер Дэлглиш просит извинить его за то, что заставил вас ждать дольше, чем рассчитывал. Он будет признателен, если мистер Донтси сможет сейчас подняться в малый архивный кабинет.

Донтси встал, но одеревеневшие от долгого сидения члены сделали его неловким. Он сбил со спинки стула висевшую там трость, и она с грохотом покатилась по полу. Габриел и Франсес одновременно опустились на колени, чтобы ее поднять. После некоторой заминки или, как остальным показалось, небольшой потасовки и обмена несколькими едва слышными, прямо-таки заговорщическими репликами, Франсес завладела тростью и, выбравшись из-под стола с раскрасневшимся лицом, вручила ее Донтси. Он постоял несколько мгновений, тяжело опираясь на трость, потом снова повесил ее на спинку стула и направился к двери без ее помощи, медленным, но твердым шагом.

Когда он вышел, Клаудиа Этьенн проговорила:

— Интересно, за что Габриелу такая привилегия? Почему его вызвали первым?

Джеймс Де Уитт ответил:

— Вероятно, потому, что он пользуется малым архивным кабинетом чаще, чем большинство из нас.

— Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь им пользовалась, — сказала Франсес. — В первый раз я попала туда, когда выносили диван. Вы ведь туда тоже не ходите, да, Джеймс?

— Я там, наверху, никогда не работал, во всяком случае, не дольше чем полчаса. Последний раз был там примерно месяца три назад. Ходил искать наш первый контракт с Эсме Карлинг. Не нашел.

— Вы хотите сказать, что не нашли старой папки с ее документами?

— Нет. Папку-то я нашел. Отнес ее в малый архивный, чтобы там внимательно просмотреть. Первого контракта в папке не было.

Не проявляя особого интереса, Клаудиа заметила:

— Ничего удивительного. Эсме Карлинг не сходит со страниц нашего каталога вот уже тридцать лет. Этот контракт могли двадцать лет назад куда-то не туда положить. — Вдруг, с неожиданной силой, она воскликнула: — Послушайте, с какой стати я должна попусту тратить время только потому, что Адам Дэлглиш желает поболтать с коллегой-поэтом?! Нам вовсе не обязательно всем оставаться здесь, в зале.

— Но он говорил, что хочет видеть нас всех вместе, — неуверенным тоном возразила Франсес.

— Ну так он уже видел нас всех вместе. Теперь он вызывает нас по отдельности. Когда я ему понадоблюсь, он найдет меня в кабинете. Будьте добры сказать ему, что я у себя.