Филлис Джеймс - Маяк

Эта смесь жалости к самому себе и агрессивности выглядела весьма непривлекательно. Бентону пришлось себе напомнить, что это все-таки не делает Пэджетта убийцей. Он спросил:

— А вы больше ничего не хотите нам сказать?

Пэджетт некоторое время рассматривал поверхность стола, потом произнес:

— Еще только про дым.

— Какой дым?

— Ну, наверно, кто-то в Перегрин-коттедже рано встал и за дела принялся. Камин разжег. Я в спальне был, в окно выглянул и увидел дым.

Голос Кейт звучал предельно сдержанно:

— В какое время это было? Поточнее, пожалуйста.

— Это было вскоре после того, как я вернулся. Во всяком случае, еще до восьми. Я это знаю потому, что обычно слушаю восьмичасовые новости, если успеваю домой вернуться.

— Почему же вы раньше об этом не упоминали?

— То есть когда мы все в библиотеке собрались? Мне это не казалось таким уж важным. Я подумал, это меня дураком выставит. То есть я хочу сказать, а почему бы мисс Оливер и не разжечь камин?

Пора было заканчивать опрос и возвращаться в коттедж «Тюлень» — доложить Дэлглишу о результатах. Некоторое время они молча шли рядом, потом Кейт сказала:

— Не думаю, что кто-то рассказал ему про то, что верстку сожгли. Надо будет это проверить. Но интересно, почему никто этого не сделал? Скорее всего он прав — они не считают его своим, не считают островным жителем. И ему никогда ничего не говорят, потому что он не стал одним из них. Однако если Пэджетт действительно видел дым, идущий из трубы Перегрин-коттеджа незадолго до восьми, тогда он вне подозрений.

В понедельник, после завтрака, Дэлглиш позвонил в Маррелет-коттедж и сказал Марку Йелланду, что хотел бы его видеть. Йелланд ответил, что собирается выйти на прогулку, но если особой срочности нет, то он зайдет в коттедж «Тюлень» примерно в полдень. Дэлглиш предполагал, что сам пойдет в Маррелет-коттедж, но решил, что поскольку Йелланд явно не желал, чтобы нарушали его уединение, нет смысла настаивать. Адам провел беспокойную ночь, то сбрасывая с себя одеяло из-за неприятной жары, то, час спустя, просыпаясь от того, что дрожит от холода. Утром он проспал и, когда наконец, чуть после восьми, проснулся, почувствовал, что начинает болеть голова, а руки и ноги наливаются тяжестью. Как многие здоровые люди, он относился к болезни как к личному оскорблению, наилучший способ борьбы с которым — отказ принять болезнь как данность. Не могло быть ничего такого, с чем не справилась бы хорошая прогулка на свежем воздухе. Но в это утро он не жалел, что уступил возможность совершить такую прогулку доктору Йелланду.

Йелланд явился своевременно. На нем были прочные ботинки на толстой подошве, джинсы и хлопчатобумажная куртка, а в руке он нес рюкзак. Дэлглиш не стал извиняться за то, что нарушил его утренние планы: это не было бы ни необходимо, ни оправданно. Дверь коттеджа он оставил открытой, впустив внутрь поток солнечного света. Йелланд водрузил рюкзак на стол, но садиться не стал.

Без всяких предисловий Дэлглиш сказал:

— В субботу утром кто-то сжег верстку нового романа Оливера. Я должен спросить вас: это сделали вы?

Йелланд воспринял вопрос спокойно и тут же ответил:

— Нет, это не я. Я способен сердиться, негодовать, жаждать отмщения, способен быть несправедливым, я обладаю и другими отрицательными человеческими качествами, несомненно, свойственными многим людям, но я не инфантилен и не глуп. Сжечь верстку не значит помешать изданию романа. Вероятнее всего, это даже не вызвало бы больших неприятностей, лишь минимальное неудобство от задержки с публикацией.

— Деннис Тремлетт говорит, что Оливер сделал в этих гранках весьма существенные исправления. Теперь они утрачены, — объяснил Дэлглиш.

— Это неудача для литературы и для поклонников Оливера, но я сомневаюсь, что это может потрясти мир. Сожжение гранок, несомненно, акт личной неприязни, но не с моей стороны. В субботу я был у себя, в Маррелет-коттедже, до тех пор, пока не отправился на прогулку примерно в половине девятого. У меня было о чем подумать и без Натана Оливера с его романом. Я не знал, что он взял с собой верстку; впрочем, вы можете сказать, что вполне естественно было бы сделать такое предположение.

— И нет ничего, что случилось здесь со времени вашего приезда на Кум, пусть даже совсем мелкое и, по видимости, незначительное, но что вы считали бы нужным довести до моего сведения?

— Я ведь уже рассказал вам о размолвке, случившейся в пятницу вечером. Но — поскольку вас интересуют детали — я видел, как кто-то посетил Эмили Холкум в четверг поздно вечером, вскоре после десяти. Я возвращался с прогулки по острову. Естественно, было темно, и я мог разглядеть только его фигуру, когда Рафтвуд открыл ему дверь. Это не был кто-то из постоянных жителей острова, так что я предположил, что это, должно быть, доктор Шпайдель. Не представляю, какое отношение это имеет к вашему расследованию, но это единственное событие, какое я могу припомнить. Мне сказали, что доктор Шпайдель сейчас в изоляторе, но я надеюсь, что он почувствует себя лучше и сможет подтвердить то, что я вам сообщил. Это все?

Дэлглиш ответил, что это все, добавив привычное «на данный момент».

У двери Йелланд остановился.

— Я не убивал Натана Оливера. Вряд ли можно ожидать, что я стану горевать о нем. Я обнаружил, что мы способны по-настоящему горевать об очень немногих людях. И для меня он вовсе к таковым не относится. Но мне жаль, что он умер. Надеюсь, вы отыщете того, кто его повесил. Вы знаете, где я, если вам нужно будет еще что-то мне сказать.

И он ушел.

Телефон зазвонил, как раз когда Кейт и Бентон подошли к двери. Взяв трубку, Дэлглиш услышал голос Мэйкрофта:

— Боюсь, у вас не будет возможности еще раз поговорить с доктором Шпайделем и, по-видимому, довольно долгое время. Ночью у него так поднялась температура, что это вызвало серьезную тревогу и Гай договорился, чтобы его забрали в одну из больниц в Плимуте. У нас здесь недостаточно возможностей выхаживать тяжело больных пациентов. Мы ждем вертолета с минуты на минуту.

Дэлглиш положил трубку и тут же услышал отдаленный рокот. Снова выйдя на свежий воздух, он увидел Кейт и Бентона, глядящих вверх, и вертолет, громко жужжащий на фоне нежной голубизны утреннего неба, словно огромный черный жук.

— А я думала, вертолет только для экстренных случаев, — сказала Кейт. — Мы же не просили о подкреплении.

— Это и есть экстренный случай, — ответил Дэлглиш. — Доктору Шпайделю стало хуже. Доктор Стейвли полагает, что ему необходимо лечение, которого здесь ему не смогут обеспечить. Это неудача для нас, но, как легко понять, еще большая неудача для него самого.

По-видимому, Шпайделя вынесли из Кум-Хауса поразительно быстро, так как уже через несколько минут после того, как вертолет совершил посадку, они в полном молчании наблюдали, как он снова поднялся в воздух и, летя низко над ними, медленно описал круг.