Агата Кристи - Человек в коричневом костюме

Было слишком поздно, чтобы отдать мою пленку в тот же день. Я поспешила домой на Кенсингтон-сквер, дабы не опоздать к обеду. Сообразив, что можно легко проверить правильность некоторых моих умозаключений, я поинтересовалась у мистера Флемминга, не было ли фотоаппарата среди вещей погибшего мужчины. Я знала, что мистер Флемминг интересовался этим делом и был осведомлен обо всех деталях.

К моему удивлению и досаде, он ответил, что фотоаппарата не было. Все пожитки Картона изучили самым внимательным образом в надежде обнаружить что-нибудь, что могло бы пролить свет на его душевное состояние. Мистер Флемминг был уверен, что у погибшего не было никакого фотоаппарата.

Это, в общем-то, противоречило моей версии. Если у него не было фотоаппарата, зачем он носил с собой пленку?

На следующий день рано утром я отправилась отдать проявить мою драгоценную пленку. Я так волновалась, что прошла пешком весь путь до большой мастерской фирмы «Кодак» на Риджент-стрит. Я вручила свою пленку и попросила отпечатать каждый кадр. Служащий кончил складывать кучу пленок, упакованных в желтые жестяные цилиндрики, предназначенные для тропиков, и взял мою пленку.

Он посмотрел на меня.

— Думаю, вы ошиблись, — сказал он, улыбаясь.

— О, нет, — сказала я. — Я уверена, что не ошиблась.

— Вы дали мне не ту пленку. Эта не отснята.

Я вышла из мастерской, стараясь сохранить чувство собственного достоинства. Все-таки полезно время от времени представлять себе, каким можно быть идиотом! Однако никто от этого не получает удовольствия.

А потом, как раз когда я проходила мимо конторы крупной пароходной компании, что-то меня внезапно остановило. В витрине была выставлена красивая модель одного из судов компании. Оно называлось «Кенииуорд касл» [1]. Случайная идея пронеслась у меня в голове. Я толкнула дверь и вошла. Подойдя к стойке, я пробормотала, запинаясь (на сей раз неподдельно!):

— «Килморден касл»?

— 17-го из Саутгемптона. До Кейптауна? Первым классом или вторым?

— Сколько стоит билет?

— Первый класс — восемьдесят семь фунтов…

Я прервала его. Совпадение было слишком явным. Как раз величина моего наследства! Я поставила на карту все.

— Первый класс, — сказала я.

Теперь уж меня наверняка ждут приключения.

Удивительное дело, но меня, кажется, никогда не оставляют в покое. Я человек, которому нравится спокойная жизнь. Я люблю мой клуб, мою партию в бридж, хорошую кухню, доброе вино. Я люблю Англию летом и Ривьеру зимой. У меня нет желания быть участником сенсационных событий. Иногда, расположившись близ уютного огня, я не прочь почитать о них в газете. Но большего мне не требуется. Цель моей жизни — полный комфорт. Я посвятил этому определенную долю усилий и значительные суммы денег. Но не могу сказать, что я всегда достигал цели. Если даже ничего не случается со мной, нечто происходит вокруг меня, и часто, помимо моей воли, я оказываюсь вовлеченным в какие-нибудь события. А я ненавижу быть вовлеченным.

Все произошло из-за того, что Ги Пейджет вошел утром в мою спальню с телеграммой в руке и с физиономией, мрачной, как у наемного участника похоронной процессии.

Ги Пейджет — мой секретарь, усердный, работящий человек, замечательный во всех отношениях. Но я не знаю никого, — кто раздражал бы меня больше. Долгое время я ломал себе голову над тем, как бы избавиться от него. Однако нельзя же уволить секретаря за то, что он предпочитает работу досугу, любит рано вставать и положительно лишен недостатков. Единственно забавное у него — это физиономия, физиономия отравителя XIV века — такого рода людей Борджиа держали для своих делишек.

Я бы не был так настроен против Пейджета, если бы он не заставлял работать и меня. В моем представлении к работе следует подходить легко и беззаботно, в сущности, шутя! Сомневаюсь, чтобы Ги Пейджет когда-нибудь шутил в своей жизни. Он все принимает всерьез. Вот почему с ним так трудно жить.

На прошлой неделе меня посетила блестящая мысль: отослать его во Флоренцию. Он говорил, что ему хотелось бы поехать туда.

«Мой дорогой, — вскричал я, — вы поедете завтра. Я оплачу все ваши расходы».

Январь — не сезон для поездки во Флоренцию, но Пейджету все равно. Я представлял себе, как он ходит по городу с путеводителем в руке, благоговейно посещает все картинные галереи. И неделя свободы» обойдется мне совсем недорого.

Это была очаровательная неделя. Я делал все, что хотел, и ничего, что было бы мне не по вкусу. Однако приоткрыв глаза и различив Пейджета, стоявшего напротив окна в 9 утра, что было чересчур рано, я понял, что моей свободе пришел конец.

— Мой дорогой, — произнес я, — похороны уже состоялись или они назначены на более поздний срок?

Пейджет не воспринимает шуток, сказанных с невозмутимым видом. Он просто уставился на меня.

— Так вы знаете, сэр?

— Что знаю? — спросил я сердито. — По выражению вашего лица я заключил, что один из ваших ближайших и дражайших родственников должен быть предан земле сегодня утром.

Пейджет пропустил мою реплику мимо ушей, насколько это было возможно.

— Я думал, вы не можете быть в курсе дела. — Он постучал по телеграмме. — Я знаю, что вы не любите, когда вас будят рано, но уже девять часов, — Пейджет настоятельно считает 9 часов утра практически серединой дня, — и я полагал, что при данных обстоятельствах… — Он снова постучал по телеграмме.

— Что это такое? — спросил я.

— Телеграмма из полиции в Марлоу. В вашем доме убили женщину.

Сообщение окончательно пробудило меня.

— Какая колоссальная наглость! — воскликнул я. — Почему именно в моем доме? Кто убил ее?

— Они не сообщают. Вероятно, мы немедленно воз вращаемся в Англию, сэр Юстас?

— Вам не следует так думать. Почему мы должны возвращаться?

— Полиция…

— Какое мне дело до полиции?

— Убийство произошло в вашем доме.

— Это, — сказал я, — кажется, скорее моя беда, чем моя вина.

Ги Пейджет мрачно покачал головой.

— Случившееся произведет очень неприятное впечатление на избирателей, — заметил он печально.

Не понимаю, почему так должно быть, но все же есть ощущение, что в подобных случаях Пейджет всегда прав. На первый взгляд депутата парламента совершенно не касается ситуация, когда бездомная молодая женщина приходит и дает себя убить в принадлежавшем ему пустом доме, но вы при этом не учитываете реакции почтенной британской публики.

«Кроме того, она иностранка, что еще хуже», — мрачно продолжал Пейджет.

Думаю, он опять прав. Если убийство женщины в вашем доме подрывает вашу репутацию, то дело становится еще более сомнительным, если она иностранка. Вдруг меня поразила другая мысль.