Шарлотта Брандиш - Леди из Фроингема [publisher: SelfPub]

Джорджу Понглтону и без несварения хватило в это утро страданий. Оскару Финчу пришлось в срочном порядке уехать на ферму Скерта, чей лучший бык-производитель повредил ногу, и потому все счета за доставленные из Шеффилда товары направляли старшему из братьев.

У Джорджа в буквальном смысле похолодели руки и выступила испарина, когда он произвёл подсчёты и сообразил, что на подготовку к празднику потрачено уже более трёхсот фунтов. Он не принимал во внимание тот факт, что порой несколько больших приёмов на Сент-Джеймс-стрит обходились им с Викторией в ту же сумму, так как никогда не вникал в хозяйственные расходы, оставляя этот труд жене. Однако транжирство матери приводило его в исступление, ведь деньги, которыми она распоряжалась согласно завещанию старого лорда, он считал своими по праву.

Внутри у него всё кипело от возмущения. Он выглянул в окно малой гостиной и какое-то время бездумно наблюдал за рабочими, отмечая про себя, что трудятся они явно спустя рукава, небрежно и крайне медлительно.

Время близилось к ланчу, и Джордж, надев пиджак и спрятав очки в тонкой золотой оправе в кожаный футляр, схватил кипу счетов и отправился на поиски Виктории. В коридоре, сумрачном и тихом, он чуть не запнулся о лежащего на полу ребёнка, с интересом изучающего многочисленный муравьиный отряд, марширующий вдоль стены. Первым его порывом было прикрикнуть на мальчишку, а потом сделать дворецкому выговор за то, что по дому шатаются дети прислуги, но тут же его охватило запоздалое раскаяние. Монти!.. Точно, это же сын проходимца Монти. Сколько же лет он не видел брата?.. И в итоге они так и не успели примириться. Ссора, тяжким грузом осевшая на его совести. Терзаемый застарелым чувством вины, Джордж наклонился к мальчику и хотел приласкать его, но испуганный ребёнок, понимая, что нарушил запрет матери и что его, вернее всего, накажут за это, мгновенно поднялся на ноги и, оглядываясь через плечо, припустил в сторону столовой. Джордж немного постоял, глядя ему вслед, а потом отправился на поиски Виктории.

В кухне, под лестницей, он обнаружил настоящее столпотворение. Здесь упоительно пахло ванилью и корицей, а от раскалённых печей, где выпекались пудинги и кексы для благотворительного базара, упругими волнами шёл жар. Разгорячённые лица женщин были угрюмы и сосредоточены – приготовление такого огромного количества выпечки требовало немалого труда и на праздную болтовню не оставалось ни времени, ни сил. Виктории здесь не было, и всем распоряжалась раскрасневшаяся то ли от работы, то ли от изрядного количества хереса миссис Вайсли. Когда Джордж поднимался наверх, то снизу, из кухни, до него донёсся хриплый голос кухарки, затянувшей «В зеленеющем уборе…».

Пройдя через террасу, Джордж вышел к лужайке, где плотники уже заканчивали устанавливать помост. Отирая со лба обильно струившийся пот и борясь с одышкой, он сложил ладонь козырьком и по-хозяйски оглядел лужайку, выискивая тех, кто явно отлынивал от честной работы. Седрика среди рабочих не было, но Джордж заметил его тощую фигуру в сопровождении Присцилы и новой компаньонки матери, этой долговязой девицы с наглыми манерами, на подъездной аллее. Троица удалялась в сторону деревни, и тучному Джорджу стоило немалых усилий догнать их.

– Я… мне нужно… поговорить с братом, – задыхаясь, произнёс он, поравнявшись с ними и бросая на Оливию, одетую в брюки, взгляд, полный неодобрения. – На пару минут… Седрик… буквально на пару минут.

Мужчины отошли чуть в сторону, и Джордж принялся с жаром что-то втолковывать брату, потрясая перед его лицом стопкой бумаг. Весь красный, с блестящей на солнце лысиной, он надвигался на Седрика, оттесняя того к каменной изгороди, увитой плющом, и добиваясь, чтобы брат признал его правоту. Оливия и Присцилла, не сговариваясь, с улыбкой переглянулись.

– Джордж порой бывает невыносим, – всё ещё улыбаясь, заметила Присцилла. – Он убеждён, что его мнение – единственно верное, и все должны следовать его указаниям. Поразительная самонадеянность.

«…требует расходов, говоришь?! Необходимые траты?! А двести ярдов первоклассного алого шёлка из универмага Бёрджесса, это как? Тоже необходимые траты, да? Хочешь узнать, в какую сумму нам это обошлось?..»

Джордж чуть не кричал, и его слова были полны такой едкой горечи и обиды, будто шёлк был куплен на его последние сбережения и не сегодня завтра вместо сливочного масла ему придётся довольствоваться дешёвым маргарином.

Присцилла демонстративно зевнула, деликатно прикрыв рот ладошкой, и дружески подхватила Оливию под руку, увлекая её вперёд, к тисовой аллее, где разросшиеся деревья переплелись ветвями и обещали путникам прохладу.

– А Седрик с утра был в таком славном расположении духа, – с сожалением произнесла Присцилла. Нагнувшись и сорвав лесную маргаритку, она задумчиво пощипала тонкие лепестки и добавила: – Джордж действует на брата не лучшим образом. Он несдержан, он любит настоять на своём, и он не успокоится, пока не выведет Седрика из себя. И причиной всему, как вы, несомненно, догадываетесь, леди Элспет и её расточительность.

Оливии стало любопытно. Понятия не имея о том, насколько далеко должна простираться лояльность компаньонки, она всё же позволила себе прямой вопрос:

– И насколько расточительна леди Элспет, по-вашему? Это и правда такая большая проблема, как считает мистер Понглтон?

– Огромная! – кивнула Присцилла с озабоченностью. – Моя свекровь готова и луну купить, если та подойдёт к одной из её ужасных шляпок в качестве украшения. Да ещё этот Оскар Финч… Вы, мисс Адамсон, и не представляете себе, что здесь творилось на прошлое Рождество, кода леди Элспет при всех подарила молодому человеку, с которым, как говорят, она неразлучна в последнее время, новёхонький «моррис». Так что беспокойство Джорджа, надо признать, не лишено оснований. К тому же леди Элспет вовсе не так богата, чтобы позволять себе подобные вещи. Мэдлингтон пожирает массу средств, и ещё больше денег уходит на выплату налогов и поддержку арендаторов. Неизбежно наступит время, когда поместье придётся продать, и это вряд ли будет выгодной сделкой.

Разговор всё больше приобретал характер настоящей сплетни, и Оливия неосознанно отошла на шаг назад. Присцилла, в строгом коричневом платье без отделки, с прямой спиной и пышным узлом золотисто-каштановых волос, стояла напротив неё и задумчиво вертела в руках наполовину ощипанный цветок. Солнечные лучи, проникая через сплетённые ветви, бросали медовые блики на её лицо, а игра колышущихся теней превращала платье, при ярком свете невзрачное, в наряд лесной королевы. Даже высокий белый воротничок с фестончатыми кружевами – единственное украшение, оживлявшее её туалет, – казался при таком освещении по-королевски роскошным.