Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

— Я бы хотел обсудить с вами несколько новых фактов, господин Лян. — Он подождал, пока хозяин усядется по другую сторону стола, и продолжил: — Особенно тех, что касаются похищения мертвой женщины.

Лян поднял изогнутые брови.

— Весьма необычный объект для кражи! Вы должны рассказать мне поподробнее! Но сперва, пожалуйста, выпейте чашечку чая!

Он встал и направился в угол, к чайному столику.

Судья быстро огляделся по сторонам. Мерцающее сияние свечей озаряло подношения, разложенные на покрытом расшитой парчовой скатертью жертвенном столе. Между двумя старинными вазами с живыми цветами здесь стояли золотые сосуды с рисовыми лепешками и фруктами. Широкая ниша над жертвенным столом, где выставляют таблички с именами предков, была скрыта пурпурной завесой. Тяжелый аромат благовоний не мог заглушить необычного запаха чужеземных специй, казалось исходившего из-за этой завесы. Посмотрев вверх, судья увидел, что комната очень высока и клубы благоуханного дыма окутывают почерневшие стропила. Темные широкие доски деревянного пола были отполированы до блеска. Судья встал, пододвинул кресло к левому краю стола и мимоходом заметил подошедшему Ляну:

— Я сяду здесь, если позволите. Там меня беспокоит пламя свечей.

— Конечно! — Лян развернул свое кресло, чтобы сесть лицом к судье. — Так нам будет лучше виден фамильный портрет.

Судья проследил за тем, как он разливает чай в две маленькие чашки синего фарфора. Одну он поставил перед судьей Ди, другую взял в руки. Судья углядел на ней трещинку на тонкой глазури. Лян меланхолически созерцал картину.

— Изумительное сходство, — проговорил он, — работа большого мастера. Вы обратили внимание на то, с каким тщанием выписаны мельчайшие детали?

Поставив чашку, он встал и направился к картине. Стоя спиной к судье, Лян показал на широкий меч, лежащий на коленях флотоводца.

Судья Ди поменял чашки местами. Он быстро вылил содержимое чашки Ляна в сосуд с шахматными фигурами, а потом тоже поднялся на ноги и подошел к хозяину с пустой чашкой в руке.

— Надеюсь, этот меч по-прежнему у вас? — спросил он и, дождавшись утвердительного кивка Ляна, продолжил: — Я тоже владею знаменитым мечом, доставшимся от предков. Он носит имя Дракон Дождя.

— Дракон Дождя? Какое чудное имя!

— Как-нибудь в другой раз я расскажу вам его историю. Могу я попросить еще чашечку чая, господин Лян?

— Конечно, прошу вас!

Когда они снова уселись, Лян наполнил чашку судьи и осушил свою. Пряча руки в рукава, он с улыбкой напомнил:

— Ну, а теперь черед истории об украденном теле.

— Прежде чем перейти к ней, я, если позволите, вкратце расскажу предысторию.

Лян согласно склонил голову, а судья вынул из рукава веер и откинулся в кресле. Неторопливо обмахиваясь, он начал:

— Прибыв позавчера в Кантон на поиски цензора, я знал лишь то, что его миссия так или иначе связана с местными арабами. В ходе моего расследования я обнаружил, что у меня есть противник, которому прекрасно известна истинная цель моего приезда и который внимательно следит за каждым нашим шагом. Когда я нашел цензора, отравленного ядом танка, то предположил, что один из его придворных недругов нанял здесь кого-то, чтобы тот заманил цензора в Кантон и убил его руками арабских заговорщиков. Однако при этом я ощущал, что есть здесь и другие силы, которые будто бы желают помешать злому умыслу.

Чем глубже я погружался в это дело, тем оно становилось запутаннее. Повсюду бродили арабские злодеи и душители танка, то тут, то там вдруг возникала слепая девушка. И только сегодня утром я наконец узнал, как умер цензор. Дело в том, что плясунья Зумурруд рассказала полковнику Цзяо, что это она отравила его и об этом известно ее покровителю. Она неукоснительно соблюдала правило «мира ив и цветов», которое не позволяет девушке разглашать имя своего клиента. Я подозревал губернатора, градоначальника, подумывал и о вас. Но это ни к чему меня не привело.

Он сложил и убрал веер в рукав. Лян слушал, изображая вежливый интерес. Судья Ди выпрямился.

— И тогда я решил пойти другим путем, а именно собрать из известных мне деталей мысленный портрет моего противника. Сделав так, я понял, что он обладает характерным умом шахматного игрока. Человек, который всегда остается на заднем плане, действовать же заставляет других, перемещая их, будто фигуры на доске. Я и мои помощники тоже стали его фигурами, неотъемлемой частью игры. Осознав это, я сделал важнейший шаг в своем деле, ибо преступление наполовину раскрыто, когда поймешь, как мыслит преступник.

— Как это справедливо!

— Тогда я снова подумал о вас, опытном шахматисте, — продолжил судья. — Вы, без сомнения, обладаете острым умом, необходимым для разработки столь сложного плана и наблюдения за его выполнением. Я представил себе и руководившие вами побуждения, а именно чувство разочарования, вызванное невозможностью следовать по стопам вашего прославленного отца. Впрочем, с другой стороны, вы определенно не подходили на роль человека, полюбившего арабскую танцовщицу, в жилах

которой течет нечистая кровь отверженных. Я решил, что если нужный нам человек это действительно вы, то любовником плясуньи должен быть один из ваших подручных. Поскольку никто не подходил на эту роль лучше, чем господин Яу Тайкай, я принял решение заключить его под стражу. Однако именно тогда мне доложили о похищении тела плясуньи. И вот это заставило меня направиться к вам.

— Почему же ко мне? — невозмутимо поинтересовался Лян.

— Потому что именно тогда, задумавшись о мертвой плясунье и диких страстях отверженного народа танка, я вдруг вспомнил случайные слова несчастной китайской проститутки, которой довелось оказаться рабыней танка. Во время своих пьяных оргий танка похвалялись ей, будто лет восемьдесят назад некий знатный китаец тайно женился на одной из их девушек, а их сын стал прославленным воином. Тогда я задумался о необычной внешности Покорителя южных морей. — Судья махнул рукой в сторону висящего на стене портрета. — Взгляните на эти высокие скулы, плоский нос и низкий лоб. «Старая обезьянья морда» — так вашего отца прозвали души не чаявшие в нем моряки.

Лян медленно кивнул.

— Выходит, вы раскрыли нашу столь ревностно хранимую семейную тайну. Да, моя бабка действительно была танка. Мой дед совершил преступление, женившись на ней! — Он оскалился, глаза его блеснули злобой. — Вообразите, прославленный флотоводец, опоганенный кровью отверженных! Он вовсе не такой благородный господин, как принято думать, не так ли?