Роберт Гулик - Смертоносные гвозди

— Я знаю дорогу, — коротко ответил судья, направляясь в сторону кладбища, — мы уже почти на месте.

Судья медленно ехал, внимательно рассматривая надгробия. Он проехал мимо вскрытой могилы Лу Мина, направляясь в самую отдаленную часть кладбища. Там судья спешился и пошел между могилами, что-то бормоча себе под нос. По пятам за ним шел Ма Жун.

Вдруг судья остановился. Он рукавом стер снег с камня, прикрывавшего большую гробницу. Увидев, что на плите высечено имя «Ван», он сказал Ма Жуну:

— Вот она. Помоги мне раскопать ее, у меня в седельной сумке есть две лопатки.

Судья Ди с Ма Жуном разбросали снег и землю, покрывавшие основание плиты, и начали расшатывать камень. Это была тяжелая работа. Когда им удалось опрокинуть плиту, уже стемнело. Густые облака скрывали луну.

Несмотря на холод, судья вспотел. Он взял у Ма Жуна зажженный фонарь, нагнулся и вошел в гробницу.

Спертый воздух внутри нее был на удивление неподвижным. Приподняв фонарь, судья увидел, что внутри стоят три гроба. Он прочитал надписи и подошел к правому.

— Посвети мне! — приказал он Ма Жуну, невольно понизив голос.

Ма Жун встревоженно посмотрел на осунувшееся лицо судьи в мерцающем свете фонаря. Он увидел, как тот достает из рукава долото. Используя лопатку в качестве молотка, он начал сбивать крышку. Удары глухо раздавались в склепе.

— Возьмись с другой стороны! — прошипел судья Ма Жуну.

Недоумевающий Ма Жун опустил на пол фонарь и всунул в щель лопатку. Они оскверняли могилу! В закрытом пространстве воздух казался почти теплым, но при этом Ма Жуна била дрожь. Он не помнил, сколько времени они трудились над гробом. Но когда они наконец сдвинули крышку, спина у него болела. Пользуясь лопатками как рычагами, им удалось приподнять ее.

— Скинем ее направо! — задыхаясь, сказал судья.

Они толкнули крышку, и она с гулким стуком упала на землю. Судья прикрыл рот и нос шейным платком. Ма Жун торопливо последовал его примеру. Ди поднял фонарь над открытым гробом. Внутри лежал скелет, кости которого кое-где еще были прикрыты сгнившим саваном.

Ма Жун отшатнулся. Судья Ди передал ему фонарь, наклонился над гробом и осторожно ощупал череп. Увидев, что тот отвалился, он вынул его и внимательно осмотрел. В тусклом свете фонаря Ма Жуну показалось, что пустые глазницы черепа злобно всматриваются в судью.

Внезапно судья потряс череп. Раздалось металлическое бряцание. Судья осмотрел макушку черепа и потрогал ее кончиком пальца. Потом он осторожно опустил череп обратно в гроб и хрипло выдавил:

— На этом все. Возвращаемся назад.

Выбравшись из склепа, они увидели, что облака исчезли, полная луна заливала серебряными лучами пустынное кладбище.

Судья погасил фонарь.

— Вернем плиту на место! — сказал он.

Установка плиты заняла у них много времени. Судья Ди сгреб назад снег и землю к основанию плиты и вскочил на коня.

По пути к воротам кладбища Ма Жун не мог сдержать любопытства.

— Кто похоронен там, ваша честь? — спросил он.

— Завтра узнаешь, — ответил судья. — На утреннем заседании я объявлю о расследовании нового убийства.

Подъехав к Северным городским воротам, судья остановил коня и сказал:

— После метели будет прекрасная ночь. Можешь возвращаться в управу, а я проеду по холмам, чтобы немного проветриться.

Прежде чем Ма Жун успел что-либо сказать, судья развернул коня и отъехал. Он направился на восток. Подъехав к подножию Лекарственного холма, он остановился и, наклонившись в седле, осмотрел снег. Потом он спешился, привязал уздечку к пню и начал подниматься наверх.

Хрупкая фигура в сером меховом халате виднелась возле перил на вершине холма. Она оглядывала простирающуюся внизу белую равнину.

Услышав хруст снега под сапогами судьи, женщина медленно обернулась.

— Я знала, что вы придете сюда, — спокойно сказала она. — Я ждала вас.

Судья молча остановился перед нею, и она быстро продолжила:

— Я вижу, что ваша одежда испачкана, а сапоги покрыты грязью! Вы были там?

— Да, — медленно ответил судья, — я ездил туда с Ма Жуном. Это старое убийство должно быть оглашено в суде.

Ее глаза расширились. Судья смотрел мимо нее, отчаянно пытаясь подыскать слова.

— Я знала, что это случится, — сказала она упавшим голосом. — Однако… — Она замолчала, потом грустно добавила: — Вы не знаете, что…

— Знаю! — резко прервал ее судья. — Я знаю, что заставило вас так поступить пять лет назад, и знаю, что вы… Я знаю, почему вы рассказали мне об этом.

Она опустила голову и беззвучно заплакала.

— Узор должен быть восстановлен, — продолжал судья, — даже… если это уничтожит нас. Поверьте мне, это сильнее меня. Иначе будущие дни будут адом для вас… и для меня. Мне очень хотелось бы поступить иначе. Но я не могу этого сделать… И это вы спасли меня! Простите меня… пожалуйста!

— Не говорите так! — воскликнула она. Потом, улыбаясь сквозь слезы, она мягко добавила: — Конечно же, я знала, что вы так поступите, иначе бы ничего не рассказала вам. Мне не хотелось бы, чтобы вы были иным, чем вы есть.

Судья хотел что-то сказать, но от волнения голос его сорвался. Он в отчаянии посмотрел на нее. Она отвела глаза.

— Не говорите ничего! — задыхаясь, выпалила она. — И не смотрите так на меня. Я не в силах этого выдержать…

Она закрыла лицо руками. Судья стоял без движения, ему казалось, что холодный меч медленно рассекает его сердце.

Вдруг она вскинула голову. Судья хотел что-то сказать, но она быстро приложила палец к губам.

— Нет! — сказала она, потом добавила дрожащим голосом: — Замрите! Вспомните о лепестках, падающих в снег. Если прислушаться, то мы услышим этот звук…

Радостно показывая на дерево за его спиной, она быстро продолжила:

— Посмотрите, сегодня цветы распустились! Прошу вас, взгляните!

Судья обернулся. Когда он поднял голову, от красоты представшего ему зрелища у него перехватило дыхание. Дерево ясно вырисовывалось на освещенном луной небе, маленькие красные цветы казались красными драгоценными камнями, усыпавшими серебряные сучья. Слабый ветерок проносился в холодном воздухе. Несколько лепестков отделились и, кружась, медленно опустились на снег.

Вдруг он услышал за спиной треск дерева. Он резко обернулся и увидел сломанные перила. На площадке он остался один.

На следующее утро после мучительной ночи судья проснулся поздно. Писец, принесший утренний чай, печально сообщил: