Рекс Стаут - Лучше мне умереть [litres]

– Теперь мне все ясно.

– Я еще не ответил ни «да», ни «нет». Предположим, у меня были определенные надежды? И что это меняет?

– Ну, я не знаю. Даже не знаю, что сказать. – Диган снова пустил облако дыма, на сей раз в сторону Паркера. – Если честно, то я жалею, что согласился. Я пошел на это ради приятельницы, у которой сейчас тяжелые времена – Сельмы Моллой, – но лучше бы я отказался. В результате попал в неловкое положение. Конечно, она обеими руками за то, чтобы вы нашли основания для пересмотра дела Питера Хейса. Я, в свою очередь, высоко ценю ваши усилия, и это, возможно, дает вам основания полагать, что я приму на себя обязательство пустить деньги Моллоя на оплату ваших услуг и расходов, однако загвоздка в том, что Сельма категорически не хочет принимать не только все наследство, но даже и его часть. Это не играло роли, пока речь шла о незначительных активах, но сейчас совсем другое дело. Рано или поздно наследство отойдет к кому-нибудь другому. Ведь когда речь идет о таком богатстве, сразу же объявляются какие-нибудь родственники. И что они скажут, если я заплачу вам из этих денег?! Теперь вы понимаете мою проблему. – Он выпустил очередное облако дыма.

– Очень хорошо понимаю. – Губы Вулфа слегка дернулись в некоем подобии улыбки. – Но вы неверно сформулировали вопрос. Вам нужно было спрашивать не « что, если вы», а просто « если вы». Мой ответ «нет». Я не собираюсь претендовать ни на какую часть этого клада или принимать эти деньги, если предложат.

– Неужели? Вы говорите серьезно?

– Да, серьезно.

– Тогда почему было не сказать об этом прямо?

– Отнюдь. Я так и сказал. – Вулф поджал губы. – Теперь, когда я ответил на ваш вопрос, хочу попросить вас об ответном одолжении. Вы несколько лет были знакомы с мистером Моллоем. Вам что-нибудь известно об источнике таких денег?

– Нет. Я был страшно удивлен, когда их увидел.

– Не поймите меня превратно. Я вас ни в чем не обвиняю, а просто хочу пробудить ваши воспоминания. Насколько близкими были ваши отношения?

– Близкими? Не могу сказать, чтобы мы были особенно близки. Он входил в круг моих друзей. Иногда я делал с ним кое-какие дела.

– Какие именно?

– Время от времени я платил ему за советы. – Диган затушил сигару в пепельнице. – Относительно инвестиций моей организации. Он отлично разбирался в определенных областях рынка недвижимости.

– И все же вы платили ему не так много, чтобы ваши деньги были существенной частью обнаруженного в сейфе состояния.

– Господи, конечно нет! В среднем, может, две-три тысячи в год.

– Было ли предоставление консультаций относительно вложений в недвижимость основным источником доходов Моллоя?

– Точно не знаю. Все может быть, но он еще занимался брокерством и, полагаю, проводил кое-какие сделки лично. Впрочем, он никогда не распространялся о своих делах. Моллой был не из болтливых.

– Мистер Диган, взываю к вашему здравому смыслу. Вы обратились ко мне с вашей проблемой, и я ее решил. Теперь проблема появилась у меня. Я хочу знать, откуда взялись эти деньги. В течение столь долгого общения – как чисто дружеского, так и делового – мистер Моллой не мог не сказать или сделать чего-то такого, что намекнуло бы на род его деятельности, позволившей заработать треть миллиона долларов. Наверняка он что-то такое говорил, и если тогда это для вас ничего не значило, то сейчас, если освежите память, случайно оброненное слово может приобрести новый смысл. Я прошу вас сделать усилие. Если вы, по вашим словам, высоко цените мои старания помочь миссис Моллой, то, полагаю, моя просьба вполне оправданна. Вы согласны?

– Да, согласен. – Диган бросил взгляд на часы и встал с места. – Я уже опаздываю на встречу. Но я возьму вашу просьбу себе на заметку и непременно дам знать, если что-нибудь вспомню. – Он уже было повернулся к Вулфу спиной, но внезапно передумал. – Я знаю нескольких человек, которые вели дела с Моллоем. Если хотите, могу спросить у них.

– Ну конечно. Я был бы вам весьма признателен.

– Полагаю, у миссис Моллой вы спросите сами.

Вулф обещал так и сделать, и Диган с ним попрощался. Проводив его до дверей, я вернулся в кабинет и сразу застыл на пороге, потому что Паркер уже встал с кресла, тоже собравшись уходить. Он попросил меня не беспокоиться, но я люблю открывать ворота зáмка Вулфа навстречу большому миру и поэтому любезно подал Паркеру пальто.

А тем временем Вулф развил в кабинете кипучую деятельность. Он встал с кресла, взял пепельницу с окурком сигары Дигана и направился в сторону туалета в углу, собираясь выкинуть окурок. Когда он вернулся, я спросил:

– Что-нибудь слышно от Сола, Фреда или Орри?

Вулф поставил пепельницу на место, сел, позвонил, чтобы ему принесли пиво – один короткий звонок и два длинных, – и прорычал:

– Нет!

Когда бегемот раздражается, то раздражение из него так и прет. Эх, нужно было принести ему пачку сотенных, чтобы поигрался! О чем я ему и сказал.

Вулф крайне избирательно подходил к вопросу о том, кому показывать свои орхидеи. Он мог спокойно вынести общество болтуна или даже карманника. Однако он на дух не переносил тех, кто делал вид, будто способен отличить P. stuartiana от P. schilleriana, а на самом деле ни черта в этом не смыслил. Причем у Вулфа существовало железное правило, которое распространялось на всех, за исключением нас с Фрицем и, разумеется, Теодора, и так постоянно торчавшего в оранжерее: посетители допускались в оранжерею исключительно для того, чтобы полюбоваться орхидеями.

Поскольку Вулф категорически отказывался прерывать свои ежедневные, по два раза в день, сессии в оранжерее и спускаться в кабинет, независимо от причины, мы не раз попадали в затруднительную ситуацию.

Однажды я даже отбил попытки проникнуть в оранжерею женщины, быстрой, словно газель, поймав ее только на втором этаже. Короче, за все это время правило нарушалось не более дюжины раз, и в частности, сегодня. Итак, в четыре часа дня настроение у него было ненамного лучше, чем час назад. Фред Даркин пришел с отчетом по Уильяму Лессеру. Парню было двадцать пять лет, он жил с родителями в районе Вашингтон-Хайтс, побывал в Корее, занимался продажами для дистрибьютора безалкогольных напитков и никогда не сидел в тюрьме. Никакой очевидной связи с Аркоффами или Ирвинами. Не было никаких разговоров, что некий Моллой собирался свинтить с его девушкой в Южную Америку и он, Лессер, хотел этому помешать. Никто не слышал, чтобы у него имелось огнестрельное оружие. И все остальное также безрезультатно. Вулф спросил Фреда, не хочет ли он прощупать Делию Брандт под видом редактора, желающего получить статью в журнал, но Фред отказался. Как я уже говорил раньше, Фред хорошо знает, на что способны его мозги, а на что – нет. Получив указание нарыть побольше на Лессера, Фред удалился.