Герман Макнили - Бульдог Драммонд (следствие ведет Хью Драммонд) [litres]

– Черт, меня это не волнует, – упрямо сказал Джордж. – Я никуда не поеду. Боже правый! Друг мой, разве вы не понимаете, что я люблю ее?

Я пожал плечами.

– Не думаю, что сидение в этом трактире всю оставшуюся жизнь сильно вам поможет, – ответил я. – Послушайте, Барстоу, это не Англия. В этой стране у них есть свои обычаи. Как вы сами видели, этот парень – великий «мастер ба-бах» здесь. Что вы будете делать, если он вызовет вас на дуэль? Я не знаю, хороши ли вы в стрельбе из револьвера.

– В этом я безнадежен. Совершенно безнадежен.

– Что ж, я полагаю, что выбор оружия будет за вами. Хороши ли вы в фехтовании?

– Гораздо, гораздо хуже, чем в стрельбе. Я никогда в жизни не держал в руках рапиру.

– Тогда, – воскликнул я, – вы просто в очень завидном положении: либо убегаете, либо вас наверняка убьют! Мой дорогой старина, правда-правда, это совсем не хорошо. Мне страшно жаль вас и все такое, но вы должны понимать, что ситуация невыносима. Этот человек убьет вас без малейших угрызений совести и с величайшей легкостью. И здесь это будет считаться просто делом чести. Все сочувствие будет на его стороне.

Мой собеседник устало покачал головой.

– Все, что вы говорите, правда. Кристально-чистая правда. И все же, Стаунтон, я не могу уйти. Я чувствую, что здесь я в любом случае рядом с ней. Простите, что надоел вам своими проблемами, но я чувствовал, что должен.

– Вы ни капельки мне не надоели, – сказал я. – Только, честно говоря, Барстоу, меня бесит, когда я вижу, что такой парень, как вы, выставляет себя на посмешище. Вы ничего не выиграете и все потеряете.

– Если бы только я мог вытащить ее из этой страны, – повторял Джордж снова и снова. – Он плохо обращается с ней, Стаунтон. Я видел синяки от его пальцев на ее руках.

Я вздохнул и допил вино. Моему другу уже ничем нельзя было помочь. Внезапно он резко сел и уставился на крестьянскую девушку, которая делала нам какие-то странные знаки из-за дерева в пятидесяти ярдах от нас. Затем Джордж так же внезапно встал и торопливо подошел к ней. Я видел, как она протянула ему записку, а потом быстро отвернулась. И когда он снова приблизился ко мне, я понял, что с таким же успехом мог бы разговаривать с кирпичной стеной. Все его лицо изменилось: он забыл о моем существовании.

– Письмо от нее, – сообщил он, усаживаясь.

– Вы меня удивляете, – цинично пробормотал я. – По вашему поведению я подумал, что это счет от бакалейщика.

Но затем я замолчал – немного устыдившись своего дешевого сарказма. Потому что рука Джорджа Барстоу – флегматичного, бесстрастного англичанина – дрожала, как лист на ветру. Я отвернулся, когда он открыл конверт, гадая, какие новые осложнения могут возникнуть. И я недолго оставался в неведении. Он положительно издевался надо мной, так велико было его волнение. Тайком от мужа его возлюбленная сумела выбраться из дома в то утро и теперь пряталась в доме своей горничной в соседней деревне.

Полагаю, это было глупо с моей стороны, но думаю, что большинство мужчин поступили бы так же. И надо отдать ему справедливость, от Джорджа Барстоу не последовало многословной просьбы. Он просто смотрел на меня, и его слова сами всплыли у меня в памяти: «Если бы я только мог вытащить ее из страны!» А у меня была машина, и швейцарская граница была в шестидесяти милях от нас.

– Приступайте, Барстоу, – сказал я. – Собирайте свою сумку, и мы умыкнем вашу подругу.

– Черт бы побрал мою сумку! – воскликнул он. – Стаунтон, ты спортсмен.

– Напротив, я полный идиот, – ответил я. – И я умываю руки, как только мы будем в Энгадине.

– Ты можешь, – радостно сказал Джордж. – Юпитер! Но это же великолепно!

– Вот именно, – мрачно заметил я, впуская его в машину. – Но меня тревожит, друг мой, что об отсутствии вашей прекрасной леди уже известно ее мужу.

По боковой дороге, ведущей от замка, галопом неслось то же самое ландо, которое мы видели этим утром. Одетого в алое кучера можно было заметить за милю. Но главная дорога была хороша, а «Бентли» есть «Бентли». Мы миновали поворот, когда до барона оставалось еще четверть мили. А потом я нажал на газ, и мы рванулись вперед.

– Это гонка, мой мальчик, – сказал я. – Он раздобудет машину, как только сможет. И если мы проколем колесо…

– Не каркай, – ответил Барстоу. – Этого не случится.

Мы с ревом влетели в деревню, и там посреди дороги нас поджидало самое очаровательное создание, которое я когда-либо видел. Времени на сантименты не было:

каждая секунда была на счету. Но я все же сказал Барстоу: «Юпитер! Старина, я вас не виню». А потом мы снова тронулись в путь. И когда мы выехали из деревни, Барстоу, сидевший сзади со своей подругой, крикнул мне: «Он только что появился!»

К счастью, я один из тех людей, кто никогда не забывает дорогу. А через час и три четверти в поле зрения показалась австрийская таможня. Мои документы были в полном порядке, и пограничники порадовали нас своей добродушностью. А еще через четверть часа мы уже пересекли границу.

– Теперь можете представить меня, – мягко пробормотал я. – Это первый раз в моей жизни, когда я помогаю в таком развлечении, и я чувствую, что это надо отпраздновать.

И какое-то время мы вели себя, как трое глупых детей. Я знаю, что был почти так же взволнован, как и мои спутники. Тот факт, что половина моих вещей и все вещи Джорджа Барстоу исчезли навсегда, казался слишком ерундовым, чтобы переживать из-за этого. Все, что имело значение, – это то, что наша машина умчалась, как ошпаренный кот, и что где-то на дороге, в нескольких милях отсюда, крючконосый негодяй проклинал нас, грохоча, как старая жестянка «Лиззи».

Первой встряхнулась и успокоилась подруга Барстоу. – Мы еще не выбрались из леса, Джордж, – сказала она. – Он будет преследовать нас по всей Европе. Поехали дальше.

И вот мы двинулись дальше, – уже достаточно отрезвленными. Джордж и его любимая, несомненно, получили компенсацию за свои тревоги на заднем сиденье, но теперь, когда волнение от нашего стремительного броска закончилось, я начал спокойно рассматривать ситуацию со всех сторон. И чем более взвешенно я ее рассматривал, тем меньше она мне нравилась. Все это очень здорово – совершить безумный поступок под влиянием момента, но за этим приходит время расплаты. И твердым холодным фактом оставалось то, что если бы не я, Джордж Барстоу не смог бы похитить чужую жену. Именно к этому свелась ситуация, когда я отбросил всю романтику.

Когда мы въехали в Самаден, Джордж наклонился вперед и заговорил со мной.

– Смотрите, старина, – серьезно сказал он. – Мы с Элоизой хотим, чтобы вы оставили нас в Сент-Морице и убрались оттуда. Это несправедливо, что вы должны быть замешаны в этом.

Именно об этом я и сам думал, и этого, естественно, было достаточно, чтобы вызвать у меня полное отвращение.