Сергей Шведов - Авантюрист

В чуевской квартире меня ждали сразу два сюрприза: во-первых, очухался наконец сам художник, а во-вторых, нашлась пропавшая было Вера, которая, если судить по глазам, горящим, как у рассерженной кошки, готова была обрушить на меня поток информации.

— Слушай, Мефистофель, — строго глянул на меня Чуев. — Лабух рассказывает о тебе страшные вещи. Конечно, человек он впечатлительный, а в тот момент был не совсем трезв, но у меня нет оснований ему не верить.

Лабух сидел на диване и с задумчивым видом пил кофе. На слова Чуева он никак не реагировал, словно и не слышал их. Не отреагировал он и на мое появление в комнате, во всяком случае, даже бровью не повел в мою сторону.

— Всему есть предел, Феликс, нельзя так травмировать творческого человека. Да и какой из тебя к черту Мефистофель.

— Карточный долг — долг чести, — пристально посмотрел я на Лабуха. — Мне выпало очко, а Лобову долгая дорога. В смысле долгий и упорный труд на благо Отечества и человеческой цивилизации. Не будь меня, ты, Витя, сейчас собирал бы деньги на похороны нищего художника. Откуда у вас пистолет, Лобов? Какой мелкий бес вам его подарил?

Чуев опять было собрался завибрировать, но в последний момент передумал. Видимо, его тоже интересовал ответ на заданный мной вопрос. Однако художник с ответом не спешил, создавалось впечатление, что он силился что-то вспомнить. И эти чрезмерные усилия проступали мелкими капельками пота на восковом лбу. Впрочем, не исключено, что дело было не в усилиях, а в похмельном синдроме.

— Так я жду, Лабух, или вы предпочитаете, чтобы вас называли Лобовым?

— Зовите Лабухом, это мой официальный псевдоним, — отозвался художник. — А мелкий бес был. Хромой к тому же.

— Я тебя умоляю, Саша! — взвился Чуев. — Не поддавайся на провокации этого липового Мефистофеля, или ты просто сойдешь с ума. Какие бесы, да еще хромые, могут быть в нашей нынешней российской действительности?

— Был бес, — мрачно стоял на своем Лабух. — Я его хорошо запомнил. Лет, может, под пятьдесят ему. Небольшого роста, плешивенький и весь какой-то кругленький.

— А рожек у него не было? — совершенно неуместно прыснула в кулак Верочка и заслужила грозный взгляд Чуева.

— Рожек не было, — совершенно серьезно отозвался художник. — Цилиндр был. Черный.

— А сам он, конечно, был во фраке, — не удержался от ехидного комментария Чуев, который ни на грош не верил старому знакомому. Что же касается меня, то описываемый Лабухом фантастический персонаж мне кого-то напомнил.

— А фиксы у него во рту не было?

— Была, — с готовностью кивнул Лабух. — Вот здесь, слева. Она сразу бросается в глаза, когда он улыбается.

Сосед Наташи по самолету. Тот самый, с которым я поменялся местами. Вполне вроде бы добродушный на вид дядька. Он мне улыбнулся, проходя мимо в туалет. И даже, кажется, подмигнул. Я ответил ему тем же. И случилось это как раз в тот момент, когда Наташа рассматривала моего тигра. К слову, сидел фиксатый недалеко от нас, так что вполне мог видеть, как я передавал соседке золотую солонку. Мне припомнился и очень похожий дядька, сидевший за дальним столиком уличного московского кафе. Но здесь я не был уверен. В конце концов, в плешивых, кругленьких и невысоких дядьках у нас недостатка нет. И очень может быть, я просто фантазирую на заданную самому себе тему. Хотя, с другой стороны, в том, что этот человек за мной следил, ничего фантастического не было. Правда, я не заметил, что дядька с золотой фиксой из самолета прихрамывает. Впрочем, я особенно и не присматривался.

— Это он принес вам смокинг, Лабух?

— Да. Сказал, что туда лучше идти в смокинге. Там ведь элита собирается как-никак.

— Куда идти?

— На бал Сатаны.

Витька выругался, Верочка засмеялась, и только мы с Лабухом хранили на лицах полную серьезность.

— Мы с ним обсуждали мои иллюстрации к роману Булгакова «Мастер и Маргарита».

— Это те, что на стенах?

— У меня не было ни холста, ни бумаги, ни картона. Но мне удалось. Удалось, Чуев. Вот и Мефистофель не даст соврать.

— Очень сильное впечатление, — искренне подтвердил я.

Лабух, надо признать, был далеко не бездарным художником. Не скажу, что я крупный знаток и ценитель живописи, но, скорее всего, именно его скорбный настенный труд и вдохновил меня на трюк с картами. Другое дело, что дошло это до меня только сейчас. Вообще-то я по природе чужд мистике. А к Булгакову и вовсе отношусь настороженно. По-моему, Михаил Афанасьевич своим бессмертным романом «Мастер и Маргарита» окончательно сдвинул по фазе многих наших гуманитариев, которые и без того не могли похвастаться трезвостью ума.

— Мелкий бес приходил с Наташей?

— Нет. Я его давно знаю. Он часто ко мне приходит. Водки выпить. Об искусстве и жизни поговорить.

— То ли он по новой мне пригрезился, то ли это я ему кажусь, — процитировал Витька слова из песни известного всей стране барда.

— А как зовут мелкого беса, вы случайно не в курсе, Лабух?

— Как это не в курсе? — обиделся гордый художник. — Бегемотом его зовут.

— Он Бегемот, а вы, Лабух, значит, Азазелло, для этого и волосы покрасили в рыжий цвет?

— Ты ни черта не понимаешь в искусстве, граф, — гордо вскинул голову Лабух. — Я должен был войти в материал. Мне нужно было раствориться в нем, и Бегемот мне помогал. Он ведь знаток Булгакова.

— Видимо, в дополнение к искусствоведу мы теперь будем иметь еще и литературоведа.

— Погоди, Феликс, — остановил меня знаком руки Чуев. — Я, кажется, знаю этого человека. Речь идет о Лузгине. Я тогда только начинал, а он действительно играл Бегемота. Потом ударился в астрологию. Чумака из себя по деревням и районным центрам строил. В общем, он и фокусник, и жнец, и на дуде игрец. Пальца ему в рот не клади. Но он, по-моему, не хромает.

— Хромал, — стоял на своем Лабух. — Он на лестнице ногу подвернул. Для достоверности. Актеру тоже надо войти в образ.

— Это Лузгин дал вам пистолет, Лабух?

— Ты ничего не понимаешь, граф, — отмахнулся художник. — На меня накатило. Я пять дней почти не спал. Только пил и писал. И я это сделал. Сделал! У меня водка кончилась, и тут пришел Бегемот. И, естественно, не пустой. Мы добавили. И тут я понял, что все. Достиг вершины. Лучше этого мне уже никогда и ничего не сделать. И Бегемот сказал, что после этого лучше застрелиться. Потом он привез смокинг и еще водки. Мы ее выпили. Потом Бегемот ушел. А я остался в смокинге и с пистолетом в руке. Ты испортил мне праздник, Мефистофель, я тебе этого никогда не прощу.

— Положим, — запротестовал я. — Вы поразительно неблагодарны, доктор Фауст. Я всего лишь предложил вам продолжение банкета. Сатану я вам не обещаю, но царь Мидас будет. И будет масса впечатлений, Лабух. И будет головокружительная игра, где ставкой не миллионы даже, а миллиарды.