Филлис Джеймс - Неподходящее занятие для женщины [= Неженское дело] [litres]

– Он – член университетского совета, – сказала мисс Лиминг, словно Корделия не могла обойтись без объяснений. – Поэтому он не может осквернить священный дерн.

Они молча прошли вдоль фасада универмага «Гиббз». Корделия ждала, пока заговорит мисс Лиминг. Однако, дождавшись, она поняла, что рассчитывала на иное начало.

– Вы думаете добиться успеха?

Заметив удивление Корделии, она нетерпеливо пояснила:

– В вашем детективном агентстве. Надеетесь справиться?

– Придется постараться. Это единственное, что я умею делать.

Она не собиралась исповедоваться мисс Лиминг в верности памяти Берни; она не смогла бы связно объяснить это даже самой себе.

– Слишком велики накладные расходы.

Заявление прозвучало как приговор, не подлежащий обжалованию.

– Вы имеете в виду контору и «остин-мини»?

– Да. Не знаю, как одному человеку может оказаться под силу зарабатывать достаточно, чтобы покрывать все расходы. Не можете же вы одновременно сидеть за машинкой, принимать заказы и раскрывать преступления. С другой стороны, нанять помощника вам тоже не по карману.

– Пока нет. Я собиралась обратиться на телефонную станцию. Это поможет решить проблему звонков, хотя, конечно, клиенты чаще предпочитают приходить и обсуждать дело лично. Если удастся сократить расходы, то мне хватит денег, поступающих, от клиентов.

– Если таковые будут.

Корделия не нашла что ответить. Они несколько секунд брели молча. Потом мисс Лиминг сказала:

– Вы все равно понесли расходы, занимаясь этим делом. Вам по крайней мере придется выплачивать штраф за нелегальное владение пистолетом. Я поручила разобраться с этим своим адвокатам. Вы скоро получите чек.

– Я не хочу брать деньги за это расследование.

– Что ж, понимаю. Это как раз случай «честной игры», о которой вы толковали Рональду. Собственно, вам никакой платы и не положено. Но будет выглядеть менее подозрительно, если вы все же получите хоть что-то для покрытия расходов. Тридцать фунтов вас устроит?

– Вполне, спасибо.

Дойдя до края лужайки, они свернули в сторону Королевского моста. Мисс Лиминг сказала:

– Придется испытывать к вам благодарность до конца жизни. Я не привыкла к таким унижениям и не хотела бы привыкать.

– Так не испытывайте! Я думала о Марке, а не о вас.

– А я полагала, что вы действуете во имя справедливости или чего-то еще столь же абстрактного.

– Никаких абстракций. Во имя конкретного человека.

Остановившись на мосту, они свесились через перила, глядя на поблескивающую воду. Вокруг не было ни души. Мисс Лиминг произнесла:

– Знаете, беременность изобразить не так уж трудно. Нужен всего лишь свободный корсет и соответствующая набивка. Конечно, для женщины это унизительно, почти оскорбительно, особенно если она бесплодна. Но трудности в этом нет никакой, тем более если за женщиной специально не следят. За Эвелин никто не следил. Она всегда была застенчивой, сдержанной женщиной. Ее чрезмерная стеснительность по поводу собственной беременности казалась окружающим в порядке вещей. В Гарфорд-Хаусе не было подруг и родственниц, которые рассказывали бы страшные истории о родильном отделении и беспрерывно ощупывали ее живот. Нам пришлось всего-навсего избавиться от этой тупицы няни Пилбим. Рональд отнесся к ее исчезновению как к дополнительному преимуществу от этой псевдобеременности. Ему надоело, что к нему обращаются как к Ронни Келлендеру, толковому школьнику из Харрогита.

– Миссис Годдард сказала мне, что Марк был вылитая мать.

– Вполне в ее духе. Она не только глупа, но и сентиментальна.

Корделия воздержалась от комментариев. Через какое-то время мисс Лиминг продолжила:

– Я обнаружила, что беременна от Рональда, примерно тогда, когда лондонский специалист подтвердил то, о чем мы догадывались и раньше: Эвелин вряд ли смогла бы зачать. Мне хотелось ребенка; Рональду был нужен сын; отцу Эвелин позарез требовался внук, которому следовало отвалить полмиллиона. Все оказалось так просто! Я бросила учительствовать и перебралась в Лондон, где никто никого не знает; Эвелин объявила отцу, что наконец-то забеременела. Ни Рональд, ни я не испытывали угрызений совести, обманывая Джорджа Боттли. Невежественный, безжалостный, самодовольный болван, он не представлял, как мир сможет обходиться без его опеки. Вот и финансировал собственное заблуждение. Эвелин стала получать чеки, сопровождаемые записками, в которых он умолял ее позаботиться о своем здоровье, обратиться к лучшим лондонским докторам, побольше отдыхать, побыть на солнце. Эвелин всегда любила Италию, и Италия стала частью плана. Наша троица встречалась в Лондоне раз в три месяца и улетала в Пизу. Рональд снимал небольшую виллу под Флоренцией, где я звалась миссис Келлендер, а Эвелин – мною. Слуги были приходящие, они не совали нос в наши паспорта. К нашим наездам привыкли; местный врач приглядывал за моим здоровьем. Местным людишкам льстило, что английская леди так обожает Италию и возвращается туда месяц за месяцем, несмотря на скорое разрешение от бремени.

– Как же она на это пошла, как могла находиться с вами под одной крышей, видя вас вместе со своим мужем и зная, что вы вынашиваете его ребенка?

– Пошла, так как любила Рональда и ни за что не хотела его терять. Она не слишком-то состоялась как женщина. Потеряй она мужа, что еще осталось бы в ее жизни? К отцу возвратиться не могла. Кроме того, у нас было чем ее подкупить: ей предстояло забрать ребенка. В случае отказа Рональд бросил бы ее, подал на развод и женился на мне.

– Я бы на ее месте оставила вас и ушла на все четыре стороны, пусть даже мыть чужие ступеньки.

– Не все наделены вашим талантом мыть чужие ступеньки, как и способностью выносить моральные порицания. Эвелин была религиозна, следовательно, натренирована в саморазочарованиях. Она убедила себя, будто делает то, что лучше для ребенка.

– А ее отец? Так ничего и не заподозрил?

– Он презирал ее за набожность и психологически был неспособен преодолеть это презрение и заподозрить обман. Кроме того, ему отчаянно хотелось внука-наследника. Ему и в голову не приходило, что ребенок мог оказаться чужим. Кроме того, у него было на руках медицинское заключение. После третьего посещения Италии мы сказали доктору Сартори, что мистер Келлендер тревожится за здоровье дочери. Выполняя нашу просьбу, он и написал оптимистическое заключение о протекании беременности. Мы прибыли во Флоренцию за две недели до родов и дождались их там. К счастью, Марк появился на свет на день-два раньше срока. Мы предусмотрительно определили несколько более ранний срок родов, чтобы создалось впечатление, что они у Эвелин преждевременные. Доктор Сартори сделал все необходимое с безупречным мастерством, и вся троица возвратилась домой с ребенком и свидетельством о рождении на нужную фамилию.