Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

— Да, да, и впрямь, — шептал Ганимар.

— А кроме того, — воскликнул Арсен Люпен, — у меня на руках был беспроигрышный козырь, карта, которую я открыл в самом начале игры: все ждали моего побега. И вот совершена грубейшая ошибка — ее допустили и вы сами, и остальные: в этой захватывающей партии, разыгранной с правосудием, где ставкой была моя свобода, вы снова решили, что мною движет бахвальство, что я, как желторотый юнец, опьянен собственными успехами. Неужели я, Арсен Люпен, настолько мелок? И снова, так же как в деле барона Каорна, вы не подумали: «Раз Арсен Люпен кричит на каждом углу, что он совершит побег, значит его на то вынуждают какие-то веские причины». Но черт побери, поймите же наконец: чтобы совершить побег, не совершая его, необходимо, чтобы все изначально свято в него уверовали, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, чтобы это было ясно как день. И все произошло именно так, как я и задумал. Арсен Люпен сбежит, Арсен Люпен не будет присутствовать на суде! И когда вы встали и произнесли: «Присутствующий здесь человек — не Арсен Люпен», было бы просто невероятно, чтобы все в зале суда сразу же не поверили, что я — не Арсен Люпен. Но если хотя бы один человек в зале усомнился в этом и предположил: «А вдруг это все-таки Арсен Люпен?», в ту же минуту все было бы потеряно. Достаточно было взглянуть на меня с близкого расстояния, но не так, как это сделали вы и все остальные, — твердо веря в то, что я не Арсен Люпен, а допуская, что это все-таки может быть он, — и несмотря на все мои ухищрения, меня тут же бы опознали. Но я не волновался. С точки зрения логики и психологии никому не могла прийти в голову такая здравая мысль.

Неожиданно он сжал руку Ганимара.

— Послушайте, Ганимар, сознайтесь, что через неделю после нашего разговора в тюрьме Санте вы ждали меня у себя дома в четыре часа, как я вас просил?

— А ваш тюремный фургон? — спросил Ганимар, уклоняясь от ответа.

— Чистый блеф! Мои друзья действительно подправили эту допотопную развалюху, уже списанную со службы, подменили ею настоящую и захотели рискнуть. Но я знал, что все может получиться, только если обстоятельства сложатся в нашу пользу. Я просто счел разумным довести до конца эту попытку побега и придать ей широкую огласку. Мой первый дерзко и заблаговременно спланированный побег придавал вероятность следующему.

— Выходит, сигара…

— Моих рук дело, так же как и полая рукоятка ножа.

— А записки?

— Их написал я.

— А таинственная корреспондентка?

— Мы с ней — одно лицо. Я могу, если захочу, имитировать любой почерк.

Ганимар минуту размышлял, потом возразил:

— Но каким же образом никто не заметил, что антропометрические данные Бодрю полностью совпадают с данными Арсена Люпена?

— Карточки Арсена Люпена просто не существует в природе.

— Скажете тоже!

— Либо она поддельная. Я подробно изучал этот вопрос. Система Бертильона [22] Бертильон Альфонс (1853–1914) — французский юрист, создатель системы идентификации преступников по их антропометрическим данным. включает в себя визуальное описание, но, как вы успели заметить, она не безупречна, хотя туда входят измерения — головы, пальцев, ушей и т. д. Против них не поспоришь.

— Так как же тогда?

— Тогда пришлось заплатить. Еще до моего возвращения из Америки один из сотрудников антропометрической службы согласился помочь и вписал ложные данные в самом начале моего обмера. Этого достаточно, чтобы нарушить всю систему идентификации и поставить карточку в неправильный ящик, весьма отличный от того, где ей полагалось бы находиться. Таким образом, карточка Бодрю никоим образом не могла совпасть с карточкой Арсена Люпена.

Снова воцарилась тишина, потом Ганимар спросил:

— А что вы теперь собираетесь делать?

— А теперь, — воскликнул Арсен Люпен, — я собираюсь отдыхать, усиленно питаться и мало-помалу становиться самим собой. Замечательно быть Бодрю или кем-то другим, менять свой облик, как перчатки, выбирать себе внешность, голос, взгляд и почерк. Но случается, что потом перестаешь узнавать себя, а это очень грустно. В данный момент я испытываю те же чувства, что и человек, лишившийся собственной тени. Я должен поискать… и найти себя.

Он прошелся взад и вперед. Начинало смеркаться. Он остановился перед Ганимаром:

— Нам больше нечего сказать друг другу, ведь так?

— Почему же, — ответил инспектор, — мне хотелось бы знать, раскроете ли вы тайну своего побега… Расскажете ли о моей ошибке…

— О нет, никто никогда не узнает, как отпустили Арсена Люпена. Я слишком заинтересован в том, чтобы мое имя было окутано непроницаемой тайной, и хочу, чтобы мой побег по-прежнему воспринимался почти как чудо. Поэтому не волнуйтесь, дружище, и прощайте. Сегодня вечером я ужинаю в городе и должен успеть переодеться.

— А я-то полагал, что вы мечтаете об отдыхе!

— Увы, существуют светские обязательства, от которых невозможно отказаться. Отдых начнется с завтрашнего дня.

— А где же вы ужинаете сегодня?

— В английском посольстве.

Накануне мой автомобиль должны были перегнать в Руан. Сам же я собирался добираться туда по железной дороге, откуда, уже на машине, поехать навестить друзей, живущих на берегу Сены.

Однако в Париже за несколько минут до отхода поезда в мое купе набилось семеро мужчин, пятеро из них курили. И хотя поездка в Руан на экспрессе продолжается недолго, перспектива оказаться в подобном обществе вызывала у меня внутренний протест, к тому же в нашем вагоне допотопной конструкции вообще не было коридора. Я взял свое пальто, железнодорожный справочник, собрал газеты и перешел в соседнее купе.

Там сидела всего одна дама. При моем появлении она сделала протестующий жест, который от меня не укрылся, и высунулась в окно, там на подножке стоял господин, вероятно муж, который провожал ее на вокзал. Господин оглядел меня и, похоже, вынес положительный вердикт, поскольку он что-то с улыбкой шепнул жене — так обычно успокаивают испуганных детей. Она тоже улыбнулась, бросила на меня доброжелательный взгляд, словно внезапно осознав, что я отношусь к тем галантным джентльменам, с которыми женщина может оставаться взаперти два часа кряду в крохотной клетушке площадью шесть квадратных футов и при этом ничего не опасаться.

Муж сказал ей:

— Дорогая, ты не обидишься? У меня срочная встреча, я должен идти.

Он нежно поцеловал ее и ушел. Она украдкой посылала ему через окно воздушные поцелуи и махала платочком.

Раздался свисток, и поезд тронулся.

В этот момент, несмотря на протесты дежурных на перроне, открылась дверь в наше купе, и на пороге появился мужчина. Моя спутница, которая укладывала свои вещи в багажную сетку, вскрикнула от ужаса и упала на сиденье.