Агата Кристи - Лощина [= Долина; = Смерть у бассейна] [litres]

Сэр Генри покачал головой.

– Люси иногда слишком много себе позволяет. – Мидж все так же удивленно смотрела на него. – Ей все сходит с рук. И всегда так было. – Он слегка улыбнулся. – Она издевалась над официальными традициями резиденции губернатора, нарочно допуская ужасные нарушения этикета, рассаживая гостей на званых обедах, а это, Мидж, непростительная вольность. Усаживала рядом заклятых врагов и ни в грош не ставила расовые различия. И вместо того чтобы вызвать колоссальный скандал и навлечь позор на британские власти – черт меня побери, – ей все сходило с рук! Этот ее трюк – смотреть, улыбаясь, беспомощно и невинно, будто ничего не случилось! То же самое и со слугами. Она причиняет им массу неприятностей, а они ее просто обожают!

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – задумчиво сказала Мидж. – То, что не простишь обычным людям, кажется естественным, если это делает Люси. Не знаю, что это. Очарование? Магнетизм? [20] Магнетизм – в нетерминологическом употреблении способность одних тел притягивать к себе другие, а также способность некоторых людей воздействовать на других, подчиняя себе их волю.

Сэр Генри пожал плечами.

– Она всегда была такая, даже в детстве. Только мне кажется, что это в ней усиливается. Я хочу сказать, она не чувствует, что существует предел. Знаете ли, Мидж, – сказал он, усмехнувшись, – иногда мне кажется, что ей сошло бы с рук даже убийство.

Генриетта вывела свой «Делаж» из гаража и после сугубо технического разговора с механиком Альбертом, который обычно следил за «состоянием здоровья» «Делажа», включила двигатель.

– Ездить на такой машине – одно удовольствие, мисс, – сказал Альберт.

Генриетта улыбнулась. Она промчалась вниз по улице Мьюз, испытывая неизменное наслаждение, как всегда, когда была в машине одна. Она предпочитала ездить одна, когда сидела за рулем, так она полнее ощущала удовольствие от управления автомобилем. Ей нравилось, что она так ловко лавирует в потоке машин, нравилось разыскивать кратчайший путь. У нее были свои любимые улицы, и она знала Лондон не хуже любого таксиста.

Сейчас она решила воспользоваться недавно открытым ею маршрутом на юго-запад, беспрестанно поворачивая и протискиваясь в сложных сплетениях загородных улочек.

Было уже половина первого, когда она наконец подъехала к длинному хребту Шавл-Даун. Ей всегда нравился открывавшийся отсюда вид, и она задержалась у начала спуска. Внизу и вокруг нее сияли золотом деревья, листва на которых только-только начала покрываться коричневой патиной. Это был золотой мир, невыразимо прекрасный в лучах осеннего солнца. «Люблю осень, – подумала Генриетта, – осень намного богаче весны».

Неожиданно она почувствовала себя невероятно счастливой. Ее переполняло ощущение красоты окружающего мира и счастья от того, что она видит эту красоту. «Я никогда больше не буду так счастлива, как сейчас, – подумала она. – Никогда!»

Генриетта постояла немного, вглядываясь в этот золотой мир, который, казалось, проплыл мимо, растворяясь и исчезая вдали, зачарованный собственной красотой. Затем спустилась к подножию холма через лес по длинной, круто уходящей вниз дороге к «Лощине».

Когда Генриетта подъехала к дому, Мидж сидела на низких перилах террасы и весело ей махала. Генриетте нравилась Мидж, и она рада была ее видеть. Из дома вышла леди Энкейтлл.

– О, вот и ты, Генриетта! Отведи свою машину на конюшню и дай ей овса. К тому времени ленч будет готов.

– Поистине проницательное наблюдение! В самое яблочко, – заметила Генриетта, объезжая дом. Мидж ехала с ней, стоя на подножке автомобиля. – Знаешь, Мидж, я всегда гордилась тем, что мне полностью удалось избежать болезни моих ирландских предков – увлечения лошадьми. Если вырос среди людей, которые не могут говорить ни о чем другом, кроме лошадей, то поневоле начинаешь чувствовать свою исключительность и превосходство, если не испытываешь особой любви к лошадям. А Люси тонко заметила – я отношусь к своей машине именно как к лошади. Она права! Это действительно так!

– Да! Люси просто неподражаема, – сказала Мидж, – сегодня утром она сказала, что я могу грубить, сколько мне захочется.

Генриетта на мгновение задумалась, затем кивнула.

– Разумеется! – воскликнула она. – Магазин!

– Да. Когда каждый божий день торчишь в этой проклятой маленькой коробке и когда ты обязана быть неизменно вежливой с грубыми покупательницами, называть их «мадам», помогать им натягивать платья, с улыбкой проглатывая их оскорбительные замечания, то поневоле самой захочется огрызнуться! Знаешь, Генриетта, я всегда удивлялась тому, что люди считают унизительным идти в прислуги и с таким почтением относятся к работе в магазине. Вроде бы чувствуешь себя независимой! На самом деле Гаджену, или Симмонсу, или кому другому из здешней прислуги приходится сносить куда меньше оскорблений.

– Это, должно быть, ужасно, дорогая! Напрасно ты настояла на том, что сама будешь зарабатывать себе на жизнь. Я понимаю, хочется быть гордой и независимой.

– Как бы то ни было, Люси – ангел, и я буду два дня напролет немилосердно всем грубить.

– Кто приехал? – спросила Генриетта, выходя из машины.

– Должны приехать Джон и Герда Кристоу, – ответила Мидж и, немного помолчав, добавила: – Только что приехал Эдвард.

– Эдвард? Чудесно! Не видела его целую вечность! Кто еще?

– Дэвид Энкейтлл. Люси надеется, что ты сможешь быть тут полезной. Ты должна благотворно на него воздействовать, чтобы он не грыз ногти.

– Это совсем не в моем характере! – воскликнула Генриетта. – Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, и у меня и в мыслях никогда не было следить за чужими привычками. Что дословно сказала Люси?

– Это, пожалуй, все! Да, еще у него сильно выступает кадык.

– По этому поводу я тоже должна что-то предпринимать?

– И еще ты должна быть очень добра к Герде.

– Будь я на месте Герды, я бы возненавидела Люси! – воскликнула Генриетта.

– Да, завтра к ленчу должен явиться какой-то специалист по расследованию преступлений.

– Мы что, собираемся играть в какую-то «криминальную» игру?

– Не думаю. Мне кажется, это просто знак вежливости. Он живет по соседству. – Голос Мидж слегка изменился. – А вот и Эдвард! Очевидно, он нас ищет.

«Милый Эдвард», – подумала Генриетта с внезапно нахлынувшей теплотой.

Эдвард Энкейтлл, очень высокий и сухощавый, улыбаясь, подошел к молодым женщинам.

– Хелло, Генриетта! Я не видел тебя больше года!

– Хелло, Эдвард.

«Какой он славный! – думала Генриетта. – Добрая улыбка, легкие морщинки у глаз… А какая прекрасная форма головы! По-моему, она мне больше всего в нем нравится».