Ольга Шарапова - Фрактал Мороса [litres самиздат]

Он выдохнул и закрыл глаза. Как приятно было просто сидеть на полу в наручниках, ощущая тонкую струйку тепла из кабины шофера после этого дня.

Когда Ликаса привезли в отделение, было темное утро. Он не спал уже сутки. Человек в форме вел его по коридору со стенами цвета горчицы. Ликас не отличал милицию от юстиции и не понимал, где он.

На допросе он не мог связать двух слов от усталости. Но по всему выходило, что проститутка, которая хотела отомстить, ткнула пальцем в небо очень удачно.

Как только Ликас оказался в камере вместе с другими «отличившимися» у парламента и башни, сразу уснул. Тревожно, поверхностно.

* * *

На попутной машине с литовскими националистами ехал Юргис домой днем 13 января из Вильнюса.

– Вечером все решится, да и так уже ясно.

– Наша взяла, – бессвязно бубнили четверо парней.

Они полуспали. И тот, который был за рулем, бубнил больше всех, чтобы выдержать дорогу.

– Да-да! – говорил Юргис, прижатый к двери «Жигулей», – Да-да. «Эх, суки», – думал он.

* * *

Я листаю «Корабль дураков» Петкявичюса 42 42 Витаутас Петкявичюс (1930–2008) – литовский политик и писатель. В своей книге «Корабль дураков – галерея политических голов и образов» (2003) подверг резкой критике действия постсоветских политиков Литвы. , пытаясь представить, как это было. Попугай свистит и кувыркается в клетке, разбуженный светом среди ночи.

«Зачем я живу? 13 января 1991 года. Виталий Морос».

«При отсутствии идей людей объединяет любая утрата», – цитирует Петкявичюс какие-то мысли. Мне не нужно это расшифровывать. Историческое расстояние в несколько десятилетий ставит эти утраты на свои места, разъясняет роли, становится очевидно, зачем это было. Но на поле сражения не видно стратегии, задуманной в штабе.

«Праздники или поминки

Водка, а может, вода

Ночь. Черно-белые снимки

Память сотрет навсегда.

Даром написаны строки

Вам невозможно понять:

Мы навсегда одиноки,

Нам навсегда умирать.

Так и всему свои сроки.

Сонные тянутся дни.

Мы все равно одиноки,

Даже когда не одни».

В.М. январь 1991 год».

Ничего себе у него «тянутся дни». В юности безумие революций кажется «тянущимися днями»…

* * *

– Виталий Морос! К следователю.

Он встал. Ликасу повезло провести эти часы за решеткой не с уголовниками, а с политическими активистами.

– Виталий Миколо Морос… Сядьте. Виталий Миколо Морос, вы несовершеннолетний. Да будет вам известно, что все политические преступники, все, посягнувшие на свободу Литвы, будут строго наказаны. И вы, как несовершеннолетний, тоже должны понести наказание. Протокол составлен. Но есть одно обстоятельство…

Ликас дернулся. «Задушить майора и прыгнуть в окно», – мелькнуло у него несуразное.

– Виталий, ваш отец – член «Саюдис».

– Да.

Майор хотел сказать еще что-то, но не сказал.

– Пройдемте.

Ликаса уже без наручников вели по коридорам. Он сел в милицейскую машину. Серый город мелькал, сливались дома, деревья, угольный дым, слабый снег, все в одно месиво беспросветной гнусности и грязи.

Когда мотор затих, перед ним был морг.

– Сюда пройдите.

– Узнаете этого человека?

Работник снял простыню. Под ней лежал длинный, как жердь, тонкий и прямой мужчина с серым крошечным лицом, с большим, почти неузнаваемым сейчас костистым носом. Отец.

– Это отец…

– Его имя?

– Миколас Морос.

Ликас не мог скрыть улыбку. Непрошенная, она растягивала губы, а в глазах зажглось удивление. Оторопь.

Майор невпервые видел такую реакцию, ложную радость.

– Мы ставим вас на заметку как неблагонадежного человека. Только геройская гибель вашего отца заставляет нас сделать поблажку. Пусть это станет уроком. Вы свободны. Орлаускас, проводите.

* * *

– Варя, чего ты там делаешь, не спишь?

– Сейчас… – откладываю в сторону копии протоколов.

Завтра мне рано вставать, и муж сердится, что я все еще сижу с зажженным светом. Эта история казалась вначале такой простой. Бессмысленно-вежливые письма сестер, теток Ликаса Мороса, в адрес друг друга. Рисунки и записки. Но чем глубже погружаюсь в семейные документы, тем сложнее становится эта драма. Листки с переписанными от руки стихами малоизвестных поэтов, названия симфоний. Этот человек был совсем не так примитивен. И то, что его уже нет в живых, дает мне право проникнуться им без объяснений и обязательств. Его увлечения, интересы, его любимые блюда, его почерк…

«Ли, неделю бессонных ночей мне стоило это решение. Ум говорит одно, а сердце – другое. Против сердца ничего не могу сделать. Не вижу будущего, наших детей, ничего. И все-таки я буду с тобой, V». Это написал не он.

* * *

Электричка в пригороде Каунаса идет себе, покачиваясь, стуча на стыках рельсов железными ногами. Мороз крепкий, все замело, и дымы. В окне домики светятся оранжевым, подкрашивая в темном небе угольный дым белых труб.

Чтобы от станции добраться до бабушки, надо пройти по морозу больше километра. Но пока тепло, спокойно. Мать не ссорится с отцом по дороге к свекрови. Ликасу пять лет. Он помнит, как они сидели в вагоне. Отец положил руки на колени, дремал, изредка поглядывал на него и мать, еще не очень тогда безобразную.

Он помнит.

* * *

«Здравствуйте, Таисия Степановна! Не смог застать вас и прощаюсь письмом. Сегодня выезжаю в Аугсбург 43 43 Аугсбург – город на юго-западе Баварии, один из древнейших городов Германии. . Вы всегда сможете на меня рассчитывать. Если нужны деньги, лекарства, пишите, не стесняйтесь.

Хочу предупредить, буквально вчера, когда паковал последний чемодан, пришел мой двоюродный племянник Виталий. Тот самый, о котором столько рассказывал, который двенадцать лет провел в тюрьме. Конечно, я надеялся, что мы разминемся, мы эмигрируем, ему сидеть еще три года, но отпустили досрочно. Попросил у меня материны письма, фотографии. Я отдал, все равно с собой все не увезешь.

Он не кажется прожженным уголовником, но я очень прошу вас не давать ему мой новый адрес.

С уважением и любовью ваш екатеринбуржец-аугсбуржец Николай, 2015 год».

Как это письмо попало в коробку Мороса? Я перечитала его. Сын свердловской тетки Виталия Мороса Валентины написал его своей соседке, судя по всему, накануне эмиграции в Германию.

* * *

Обгоревшие черные остины травы торчат вверх, и расстояния между ними и небом нет совсем. Луговая низина пахнет замлей и весной. В этом выдохе дым, зелень, свежесть сплетаются в косы. – Соль?! Соль взяли?

– Да!

Зола на руках от печеной картошки, как пыльца на крыльях бабочек.

Им шестнадцать-семнадцать лет. Еще месяц, и они окончат свой курс, пойдут работать столярами, точильщиками, сборщиками, это дети из самых простых семей.