Ольга Шарапова - Фрактал Мороса [litres самиздат]

Что это? Ассонанс 37 37 Ассонанс – многократное повторение в поэзии или прозе однородных гласных звуков. революции или просто пожар, какие ежедневно бывают в больших городах? Он не знал. Но в общем хаосе это было закономерно. «Там тепло. Там можно согреть ноги…» – думал он, засыпая. Явь в этот раз была тревожнее сна, и от этого в пробуждении становилось будоражливо.

Он проснулся в полшестого сам. Потихоньку включил радио. Передавали, что связь литовской столицы с внешним миром прервана, телефонный узел захватили советские десантники. Никаких сомнений в том, что советские войска возьмут город и всю республику под контроль, не было. Может быть, даже и поддерживать-то и выходить на улицы не стоит. Но Ликаса манила не революция, – смысла ее он не понимал, а движение, борьба, азарт. Он натянул теплые вещи, вылез во влажную хмарь такого динамичного нового года и пошел к дому Константина.

Костя с отцом уже сидели в машине, грели ее.

– Я думал, ты не придешь…

– Так еще без десяти.

– Ну мало ли. Я вообще не спал.

– А я поспал.

Тронулись. Моросил дождик, и все чернело вокруг в свете редких утренних фонарей. Субботний Каунас уже проснулся, и люди уже блуждали, окутанные влажностью и тревогой. На выезде из города свистнул гаишник. Костин отец достал права.

– Паспорта предъявите.

– Черт, – тихо буркнул Костин отец.

– Та-ак! – протянул гаишник, – Леонов Петр Валентинович… русский. Леонов Константин Петрович… русский. Виталий Миколо Морос, литовец. Куда направляетесь?

– В Тракай! – рявкнул Ликас.

– С какой целью?

– На экскурсию.

– Езжайте.

Им повезло. Повезло, что хотя бы один был литовцем, повезло, что назвали Тракай 38 38 В городе Тракай находится туристический объект «Тракайский замок». . Скажи они «Кайшядорис» или еще что-то не столь отдаленное, их ранний выезд вызвал бы подозрение. А так, вроде, действительно подростков везут на экскурсию.

– Как тебя звать, Виталий или Ликас? – спросил Петр Валентинович.

– Лучше Ликас.

– Ты молодец, выручил нас.

Ликас улыбнулся.

– Я еще вчера хотел поехать, но не мог уйти с работы. Вообще, конечно, я в Советах уверен. Весь этот суверенитет – болтовня, чушь. Сейчас все махом задавить, и любители свободы заткнутся. К тому же ни одна республика ведь так себя не ведет, как Литва, разве что Грузия.

– Ну да, – затараторил Костя, – здесь полно русских. Мы это не позволим. Вон даже ты, литовец, тоже с нами.

– Ликас, а почему у тебя такое имя странное для литовца? Подозрительный ты литовец, – усмехнулся Костин папа.

– У меня мать русская, бабушка в Москве. Я к ней езжу.

– А отец?

– Отец из Каунаса.

– А он что не едет? Или уже в Вильнюсе?

– Он за суверенитет. Знаете, мы бедно очень живем. Он уверен, что это из-за русских.

Петр Валентинович напрягся. Узловатые руки его нервно задвигались на руле.

– Вот как?

– Но мы с ним друг друга никогда не понимали. И сейчас его мнение для меня роли не играет. Я просто со своими, с русскими, вот и все.

– В душе русский?

– Скорее русский. Здесь я русский, а в Москве больше литовец.

– Грустно!

– Грустно…

Они проехали Кайшядорис, оставив позади его кирпичные храмы, стартовыми комплексами ракет устремленные в небо.

– Будешь бутерброд?

– Буду.

Костя достал хлеб с сыром, налил из термоса в крышечку шиповниковый чай. По мере их движения становилось все больше машин, появлялись военные грузовики и УАЗики. На повороте к какой-то воинской части стояли люди с собаками.

Слабый дождь перешел в снег. Он падал влажными ошметками, словно крошили белый хлеб. Ликас ел такой же белый хлеб с сыром, было страшно, и весело, и грустно.

«… Если бы я был совсем русским, я бы не ехал в Вильнюс с коммунистами, – думал он. – Русские сочувствуют слабым, особенно если не понимают, в чем дело. А я не понимаю. И не сочувствую слабым. Просто я с теми, кто ко мне добрее отнесся, где я случайно оказался, вот и вся история».

Молчали.

«Хорошо бы поступить в институт в Москве и остаться там. Там есть, где жить. А здесь даже девочку некуда будет привести. Даже потрахаться негде. Не в церковь же ее приглашать, ей-богу!

Один раз уже посидели в церкви. Может быть, это был я… Может быть, была другая жизнь, до этой. Ведь человек идет от простого к сложному. Сейчас я познаю наш трехмерный мир. А раньше был простой, двухмерный. И я зародился в нем, плоский и бестелесный, освоил его, изучил, изведал и умер. И смертью было рождение в трехмерность. От простого, от двойственности, я иду к цифре три. Вот и сейчас все думают, что началась революция. Есть те, кто за свободу Литвы, и те, кто за единую Страну Советов. Но есть что-то третье. Совершенно точно есть».

– Ты учишься, Ликас?

– Да.

– В школе?

– Нет, он ушел после восьмого, – вставил Костя.

– В ПТУ. Родители заставили. Но вообще хочу поступить в вуз.

– Как же после ПТУ в вуз? Нда…

– Если повезет.

Они въехали в Вильнюс. Было еще темно. Гаишники на двух постах тормознули соседние машины.

– Где ты хочешь учиться?

– Что-то техническое. Физика, чертежи, геометрия.

Дворники размазывали грязь по стеклу. Сквозь мутное влажное марево проступали очертания людей, флаги желтозелено-красные, шарфы, куртки.

Но толпа была разрозненной. Кто-то просто блуждал по улицам – кто-то пытался собирать группы.

– Приехали, – сказал Петр Валентинович. Он поставил машину в неприметном дворе вблизи парламента. Вышли.

Женщина с седыми волосами кричала в громкоговоритель: «Не дадим взять парламент! Защитим свободу! Друзья, все на защиту парламента от советских войск».

Судя по всему, военная техника уже приближалась. Было светло, и Ликас не понимал, что дальше и что делать.

В какой-то момент на площадке, открытой всем ветрам, началась драка. Несколько немолодых уже мужчин дубасили женщину, тут же подскочили парни в сером.

– Нам жрать нечего! Подняли цены!

– Правительство ваше – суки!

– Это вы совки!

И вдруг все стихло. Звуки ударов сами собой прекратились, и толпа стала меньше. Весь день в город прибывали люди. Морос с Леоновыми присоединился к довольно большой группе коммунистов безо всяких флагов и знаков, стоявших в сквере. В какой-то момент Ликас потерял Леоновых из виду. И больше уже не встретил.

* * *

– Что вы здесь делаете?

– Жду сестру.

– Сегодня выходной. Какую медсестру?

– Нет, свою сестру, Алге, – соврал Юргис.

– Алге Гринювене?

– Да.

– А, хорошо… – протянул дежурный, дав спасительную подсказку.

Юргис чувствовал, как по телу волнами растекается тепло, как замерзшие руки горячеют. Ноги еще не отогрелись, но сидели в ботинках, предчувствуя скорое удовольствие, когда холод, покалывая, отступает.