Эмиль Коста - Хорошо в деревне летом

Природа оказала плохую услугу. А, может, и не природа вовсе…

В Приморье всегда так: только помер человек – началась в доме работа. Сперва огород зарастет полынью, потом молодые деревца невесть откуда поднимут головы посреди двора. Хата сгниет на глазах, осядет; через год-другой упадет труба, потом провалится крыша, а там и стены сложатся внутрь. Будто и не было ничего. И соседи уж позабыли, что ты жил.

Вот и теперь: девять дней – и поминать некому.

Круглый стол превратился в овальный и занял половину теткиной комнаты. Вокруг толпились собранные по всему дому стулья. Пустые.

– Устала, – пожаловалась Зоя Ивановна, ставя на стол очередную тарелку. – И кто эти блины выдумал на поминках есть.

– Москвичи, небось, – мрачно отозвался Иван Ильич. – Они разве что хорошее придумают… А стол зря раздвинула, четверо бы и так уместились.

– Так я еще отца Геннадия позвала.

Он только вздохнул.

К пяти часам пришли Мурашовы, на голоса в коридоре выглянул и молодой священник. Все расселись за столом. Из-за лишних стульев было тесно. Огорченная Зоя Ивановна изо всех сил старалась не разочаровать малочисленных гостей.

– Все разместимся… Ваня, отодвинь пару стульев. Пустые тарелки уберу сейчас… Вы накладывайте, накладывайте! Кеша, за женой поухаживай. А наливать кто будет?

– Я налью, – пробасил отец Геннадий и потянулся за бутылкой. – Помянем раба божия Василия.

– Царствие ему небесное, – добавила Кузьминична, подняв рюмку с водкой.

Поп нахмурился и уж раскрыл было рот, чтобы возразить, но Иван Ильич перехватил инициативу.

– Земля пухом Васе, – сказал он, – и вечная память.

Выпили, не чокаясь, и застучали вилками. Иван Ильич поначалу опасался притрагиваться к теткиной стряпне. Однако хлеб, к счастью, был магазинный, а блины Зоя Ивановна научилась печь еще в юности. Кутья и копченья-соленья тоже удались на славу. Ну а водка есть водка.

– Ну, между первой и второй… – Мураш отложил вилку и налил всем по новой.

Жена пихнула его локтем.

– Не части, нам ехать еще.

– Далеко собрались? – полюбопытствовала Зоя Ивановна.

– В райцентр надо, к куме. Хотели днем еще, магазин пораньше закрыть, да раз такое дело…

Иннокентий дрогнувшей рукой поднял рюмку.

– За Васю. Хороший был мужик.

Иван Ильич поднял брови: всего-то девять дней назад бывший одноклассник высказывал противоположное мнение. И в довольно резкой форме.

– Всякое было, – добавил Иннокентий, перехватив его взгляд, – а кто старое помянет, тому, как известно…

– Всякое… да вы с малолетства собачились, даром что жили через забор, – хохотнула Кузьминична, закусив грибочком. – Он и кота в честь тебя назвал. Помнишь, ты грозился хвост ему оторвать, как кличку услыхал?

Смущенный Мураш пробормотал:

– Чего в сердцах не скажешь, зверь-то ни при чем. На месте хвост его, все видели.

– А, кстати, Кешка не бегал у дома? – повернулся к нему Иван Ильич. – Петру вчера ключи отдал, теперь душа не на месте.

– Не видал. Или в избе остался, или сныкался еще где-то. Кто их, шебутных, разберет!

Его супруга махнула рукой.

– Что говорить, тяжелый Васька был человек. С малолетства себе на уме, да и как сосед – врагу не пожелаешь.

– Василий Петрович в одиночку и голыми руками, можно сказать, старый клуб в часовню переделал, – отчеканил священник. – Других энтузиастов в деревне не припомню. Пока красивое место для молений не оборудовали, никто на порог и носа не казал.

– Я казал, – смущенно возразил Мураш. – Гляжу: работает Васька, весь в мыле – ну и ходу. Чего мешать-то художнику?

Зоя Ивановна тихонько фыркнула в салфетку, а отец Геннадий только плечами пожал. Кузьминична попыталась оправдаться:

– Ну, я ж не в плохом смысле, батюшка. Церковь – дело хорошее, нужное. Я Ваське потом так и говорила: хорошо, мол, поработал… Придешь, бывает – и так светло на душе становится, спокойно-спокойно. Славно получилось.

– Скромный он был, – улыбнулась Зоя Ивановна. – Для людей старался.

– Нет, ну а Петька… Выставку эту он для людей затеял, что ли? – снова вскинулась Кузьминична. – Да в жизни не поверю! Вася, конечно, не без таланта, но все не Рембрандт какой-нибудь. Никто его не знает.

– В деревне все его знали, а на поминки народу не густо пришло. Может, в городе наоборот получится, – возразил Иван Ильич.

– Тут другое: люди обиделись, что на похороны не пригласили. Вот и девять дней им как будто не настоящие.

– Похороны Петр устраивал, в городе, а обиды на покойника какие вообще могут быть?

– Да не на покойника же, Вань! – Кузьминична досадливо дернула шеей. – Говорю тебе: Петька не по-человечески сделал.

– А как по-человечески?

– По-правильному ему надо было и родителей тут хоронить, и Ваську. Чтоб на родной земле и все рядом.

– Тебе-то видней, где кого хоронить!

– Может и виднее! Пожила на свете и кой-чего знаю…

– Лиз, не хорохорься, – тронул супругу за локоток Иннокентий, – не в полуклинике, чай…

– Да ты-то не позорь перед людьми еще хуже, горе луковое! Слова при тебе не скажи, сразу со своей миротворческой миссией лезешь.

Зоя Ивановна негромко, но внушительно хлопнула ладошкой по столу.

– Так. Еще ссор мне тут недоставало. Немедленно успокойтесь… Петя все делает, как ему кажется правильным, – продолжила она, с удовлетворением глядя на притихших гостей, – его дом в городе – и родня рядом лежит. А выставка – дело хорошее. Признание Вася заслужил, даже если всю жизнь провел в деревне.

– Ну, как всю жизнь… – возразил Иван Ильич, – учиться-то он во Владивосток ездил. Почему бросил, не знаю.

Тетка переглянулась с гостями и пожала плечами.

– Да он и не рассказывал никогда, родители тоже помалкивали. Знаю, что-то нехорошее случилось, но без подробностей.

– Ишь ты, – вздохнул Мураш, глазами пожирая забытую всеми бутылку водки.

Кузьминична перехватила взгляд мужа и встала из-за стола.

– Ну, спасибо всем. Вам особенно, Зоя Ивановна! Уважили память… А мы пойдем, Кешке еще драндулет заводить битый час надо.

– Да чего драндулет-то сразу? Двадцать лет катается и все – драндулет…

Зоя Ивановна встала и-за стола, чтобы проводить гостей. Отец Геннадий тоже поблагодарил за ужин и ушел в свою комнату. Тетка с племянником начали убирать со стола.

– И куда столько наготовила, – ворчала Зоя Ивановна, складывая недоеденные блины в пустую кастрюлю. – Старая дура, будто делегацию какую ждала.

– Не ругайся, Теть Зой. Народ погоды забоялся, вот и не явился никто. И потом, Васька ни с кем особо не общался в деревне, кроме нас да Мурашовых – и с теми по нужде.

– Это верно… Всю жизнь на отшибе, – она вздохнула. – Ну, еды теперь нам на неделю. Хоть готовить не надо будет… и чем теперь заниматься?